Родители сына берегли, чувствовали свою вину, в собаку мало кто верил, даже они сами. Хотя лающая, срывающаяся на ярость собака очень напоминала их ссоры, горячие, шумные, безумные… Мальчику купили гитару – кто-то из врачей посоветовал петь. Так, медленно и певуче, он учился говорить. Если не волновался, все у него неплохо получалось. Можно было подумать, что человек просто не торопится высказать дурную мысль, работает над собой, тщательно подбирает слова. Потом в его жизнь пришла живопись, а как именно, он сказать бы не смог сам. В детстве он говорил, что ищет истину. «Что это такое, Толя?» – спрашивали встревоженные родные. Он ответить не мог, потому что не знал сам. Она ему представлялась маленькой крошечной песчинкой, скрытой от всех. Он искал вместе с ней и самого себя.
Родители, взяв себя в руки, снизили градус напряжения, посмотрели внимательно на сына и отвели его в музыкальную школу. Там ему не понравилось. Петь на уроках сольфеджио он отказывался, хор обходил стороной, стыдясь чужих взглядов. В конце концов, научившись играть на гитаре, он прервал обучение и сосредоточился только на рисунке. Эмме рассказывали, что художественная школа дяде Толе нравилась гораздо больше. Рисовать нужно было молча, а историю искусств слушать с открытым ртом. В этом смысле он был идеальным учеником. В живописи он и нашел, наверное, свою истину, свой островок тишины и безмятежности.
Дядя Толя никогда не сидел без работы: оформлял Дом культуры, имел частные заказы, писал афиши. В своем цеху его очень ценили. Эммочка, к огромной радости родителей, любила у него бывать, но лет в тридцать или сорок он наконец женился и переехал в соседний город с молодой женой. Встречи стали редкими, но не менее яркими и запоминающимися. Жена смотрела на красивого черноглазого мужа с умилением. Ей, как и Эмме, творческие люди представлялись существами необыкновенными, поцелованными Богом. Стал бы он писать, если бы не его недуг, заставивший меньше говорить и больше думать? Ушел бы он в творчество, если бы не таинственное событие в шестилетнем возрасте, изменившее всю его жизнь? Нашел ли взрослый Толик свою истину, о которой так беспокоился в детстве – знать никто не мог, но Эмма его очень любила.
Запах краски, стоящие одна за другой афиши, смотрящие в стенку рисунки, картины, а на них – божественная красота природы, островки и острова, взметающие в небо деревья, уходящее за горизонт море в его сверкающей синеве, голубизне, лазури и бирюзе. Все как на ладони: и купола старых деревянных церквей, и новогоднее снежное утро, и крыши домов каких-то неизвестных ей городов. «Ты там был?» – спрашивала маленькая Эмма. Где-то был, о чем-то рисую по памяти, а что-то живет в моем воображении. Ну как же так можно? Как можно придумать то, чего нет на самом деле? Этого Эммочка понять не могла. Для нее самой уроки рисования и русского языка были поистине мучительными, в особенности, если требовалось написать сочинение.
С картиной, репродукцией из учебника, она еще кое-как справлялась, а вот так называемые свободные темы сбивали ее с ног. Дайте схему, структуру, строгий план – и я переверну мир, напишу и напридумываю вам все, что хотите. Но делать это самой – увольте! Особенные страдания вызывал рассказ от лица одного из героев картины. Знаменитая «Опять двойка» могла еще дать почву для размышлений, а вот как быть с девочкой, делающей зарядку перед открытым окном или уставшими женщинами с полными лукошками ягод?!? Что такого увлекательного, скажите, там происходит? Какой рассказ и какие описания тут можно придумать?!?
