Читать, а потом и писать печатными буквами , я выучилась сама еще до школы. Так, увидев вывески на магазинах или крупные
буквы в газете «Правда» , которую в обязательном порядке выписывал мой отец и которую каждый день приносил нам почтальон , спрашивала у взрослых как называется буква.
Никто мной не занимался , тем более , что общая тенденция тогда состояла в том , что самим ребенка учить нельзя, в школе научат правильно читать и писать. Уж как можно научиться неправильно читать или писать , объяснению не подлежало. Помню , лет в пять , в метро , я стала называть буквы , которые видела в словах , написанных на дверях вагонов. Дошла до мягкого знака и задумалась . Мама спрашивает :
-– А эту букву ты не знаешь?
-– Знаю , просто немного забыла ,– и подумав ответила ,
-– это мягкий знак ,
--Правильно , а еще какой знак есть ? , продолжила мама.
И с уверенностью , громко на весь вагон я заявила:
-– А еще есть крррепкий знак !!!
Весь вагон лежал от смеха.
За мою бойкость, любознательность и любовь к чтению в школе мне иногда влетало. Так, в первом классе учительница
поставила мне большую единицу за чтение , потому, что я прочла урок не по слогам , а нормально , залпом.
Рыдая дома от несправедливости, я еще и обозвала ее дурой , за что потом просила прощения у всего класса. Дисциплина в школе была очень строгой . На переменах мы должны были парами выйти из класса и ходить по кругу во время отдыха. Уйти можно было только в туалет и то дежурные учителя постоянно туда заглядывали и выгоняли , если вдруг кто там задержался. Никаких кабинок или дверей в туалетах не было . Старые унитазы (толчки) стояли без перегородок в линейку.
Мальчишеский туалет на переменах проверял завхоз или учитель труда, других мужчин в школе тогда не водилось. Школа приучала нас к дисциплине , труду , уважению старших и многому другому, что в прочем отражалось в кодексе строителя коммунизма , который практически списан с библейских заветов , но которые начисто отвергались. Атеизм был основой , уставом советской жизни. Любая религия высмеивалась и даже наказывалась. Начиная с пионерских и комсомольских времен своего детства и юности , я яростно боролась со своей матерью и ее верой в Бога . До школы она каждое воскресенье водила меня в Храм Петра и Павла на Красноказарменной улице. Но ни я, ни отец не поощряли ее посещения церкви. Я помню, что соседи тоже не так открыто праздновали религиозные праздники, как раньше. С каждым годом это становилось все более невежественным и неприличным . На Пасху кулич и яйца прятали в сумки, чтобы их, не дай Бог, было видно, а потом украдкой шли в церковь их святить.
В канун Пасхи ставились самые интересные передачи на радио , а потом и телевидении. Комсомольцы-дружинники зорко следили за молодыми людьми , пришедшими на службу, всячески стараясь не допустить их туда , благосклонно относясь к тем , кто проявлял
неуважение к верующим и насмешничал. Верующих не принимали ни в комсомол, ни в партию, а если узнавали об этом, могли тут же исключить. В 70-е и 80-е годы прошлого столетия накануне Пасхальной службы в полночь , чтобы отвлечь молодежь от праздника по телевизору показывали иностранную эстраду, которую в то время давали очень дозированно и что вызывало большой интерес.
