Роковые иллюзии - страница 34

«Мне просто было любопытно впервые в жизни увидеть настоящего обычного уголовника», – сказал Орлов в оправдание своего поступка американским сенаторам в 1957 году. По его словам, китайский гангстер, имя которого он весьма кстати не смог припомнить, купил освобождение у берлинских полицейских за половину своего запаса фальшивой валюты. Учитывая, что в досье Орлова есть кое-какие следы его участия в подпольных советских операциях, такое обезоруживающее своей наивностью объяснение кажется слишком неискренним и непрофессиональным. Он мог понять в то время, что Сталин приказал ОГПУ «сплавить» поддельные доллары менее проницательным китайским и южноамериканским банкам после того, как операция с фальшивой валютой была разоблачена в результате налета на банкирский дом «Сасс и Мартини», который служил основным выпускным клапаном в этой операции^>33.

Газетные заголовки, обвиняющие правительство СССР в сопричастности к скандалу с этими долларами, подогрели негодование общественности и способствовали тому, что расследование, предпринятое германской полицией, сосредоточило внимание на деятельности советского торгпредства. Отзыв Орлова вскоре после того, как разразился скандал, был типичной реакцией руководства советской разведки, которая пыталась свести к минимуму ущерб и поспешила удалить главных действующих лиц из эпицентра поднявшейся бури.

Положение Орлова было особенно уязвимым, поскольку он мог попасть под подозрение из-за предыдущей работы в 1926–1928 годах в Париже, где в январе 1930 года было совершено сенсационное похищение генерала Кутепова. Орлов мог узнать, как агентам ОГПУ удалось проникнуть в окружение Кутепова, главы РОВС (Российского общевоинского союза) – под таким названием была известна белогвардейская военная организация, – которая уже давно была главным объектом внимания Москвы. Одним из его ближайших сподвижников был генерал Николай Скоблин, завербованный ОГПУ и открывший путь для проникновения в РОВС и похищения его руководителя. Кутепов исчез с парижской улицы, а позднее просочилась информация о том, что он умер от сердечной недостаточности на борту советского парохода, на который он был доставлен под хлороформом советскими похитителями^>34.

Орлов признался ФБР, что он узнал о похищении и смерти генерала по возвращении в Москву для получения инструкций. Хотя он утверждал, что об этой операции ему стало известно только через два месяца после похищения, в 1957 году он рассказал американским сенаторам, что узнал подробности только после своего отзыва в 1931 году. Он сообщил, что находился в кабинете Артузова в тот момент, когда ему, начальнику Иностранного отдела, позвонил Яков Серебрянский, похититель Кутепова, арестованный в Румынии при исполнении другого «специального мероприятия», как в то время ОГПУ именовало задания по похищению и убийству^>35. Дальнейшее расследование дела о похищении Кутепова, хотя и не давшее результатов, активизировалось благодаря полученной из хорошо информированных источников разоблачительной информации о подрывных и шпионских операциях, руководимых из-за высоких, окрашенных в белый цвет, стен здания советской дипломатической миссии на улице Гренель^>36. Эти заявления были сделаны Григорием Беседовским, который в октябре 1929 года, будучи поверенным в делах СССР во Франции, совершил сенсационный побег через стену посольства, преследуемый вооруженными охранниками из службы безопасности ОГПУ. Беседовский был близким другом Орлова во время его первой командировки в Париж. Судя по тому, что он рассказал ЦРУ, побег дипломата был спровоцирован неправильным обращением с ним Яновича, сменившего Орлова на посту резидента, после того как Центр направил бывшего докера по фамилии Ройзенман для расследования вопроса о благонадежности Беседовского. В отношении последнего поступили сигналы о том, что он якобы является украинским националистом. По словам Орлова, Ройзенман приказал Беседовскому «пустить себе пулю в лоб». Беседовский, сказал он, знал многое о советских секретных операциях во Франции и выдал французской полиции немало сведений. Орлов рассказал, что позднее он обнаружил, что благодаря их тесной дружбе его псевдоним «Николаев» был единственным, о котором Беседовский умолчал в своих показаниях