Роман о Тишине - страница 3



Ветер засмеялся, так что задергались провода и деревья уныло помахали своими головами.

– Тиша! Да что с тобой? Люди никогда не были нашими друзьями. Да, они многие делают, копошатся себе там внизу, но… Кто мы и кто они? И стоит мне только чуть-чуть пробраться в их головы, как все идет на перекосяк. Они очень ветрены… Тебе не понравился мой подарок?

– Я видела его вчера, он шел по этим улицам, и я хотела ему помочь. Но не могла! – она бросилась к его коленям и чуть не заплакав, обняла их, – Понимаешь, я так бессильна, хотя во мне живут такие большие чувства. Прости, дорогой Ветер, прости спутник мой, но не к тебе…

– Так что же ты не говорила раньше? – он не трогая ее, стоял сзади, и хмыкал, хмыкал так, что весна вдруг превратилась в осень.

– Могла ли, дорогой?

– Могла, могла, полюбить человека… – отрезал Свидетель много.

– Они ничем не отличаются от нас, порой им тяжелее, чем нам. Они гордо должны носить свое звание: люди! Люди!

– Для тебя люди важнее меня… – обидчиво трепал Ветер сушившиеся внизу на тонкой веревке чьи-то вещи, как вдруг поднял и закружил чью-то красно белую косыночку.

– Не смей! Не смей злиться на меня, пойми и прости…

– ААА … – протянул Ветер и сел рядом с ней, свесив ноги в черных лаковых сапогах, – Эта женщина ушла, его жена…

– Она ему не просто жена: она его сердце. Только не может оно ему помочь, это сердце. Я же помогу ему и уйду. – Тишина встала на свои тоненькие ножки с холодными замершими стопами и взмолилась, задрожала.

– Я – свидетель всех твоих поступков, но то, что ты делаешь, не мне решать. Только, когда он влюбится в тебя, как я… Тебе придется не сладко, и только помни, что ты не человек…

– Не влюбится, он меня коснуться-то не сможет… И я пропаду, когда в его доме послышится шум. Я Тишина, я мимолетна. – произнесла она и скромно посмеялась, опустив глаза.

Ветер невзлюбил этого Алексея Николаевича, хотя даже не знал его: не знал, с сахаром он пьет чай по утрам или без, с вареньем ли золотые блины. Или у него вовсе не золотые блины, а горелые. Он остался стоять там, на крыше, и горечь съела его сердце не по кусочкам, а сразу заглотнуло его огромной пастью и он ревел, ревел…Он любил Тишину, он бы расписался с ней на небесах. А она променяла его на человека, который еще не прибил ни одной набойки на каблук и сидел одиноко у распахнутого окна.

Только сейчас Лешка вспомнил вчерашних мужиков. Вялый огурец и стакан водки. Он поклялся Марьинке, больше в рот не положит. Он будет писать снова и снова и снова! Это будет очень много книг, но какая из них будет жить? Он мог бы долго так думать, если бы не она. Она всегда была уверена в том, что ее чувство заботы к людям ей простят, и сами небеса не спустят ее в огненный колодец, в котором будет вода, но он все равно будет гореть.

– Кто вы? Сейчас же скажите, кто вы? – он сказал ей, Тишине.

Она почему-то надеялась на свою прозрачность, на то, что ее никто не видит, кроме Ветра и Алексея в состоянии бреда. Но сейчас Алексей Николаевич был не в бреду, он сглотнул слюну и рука его затряслась. Тишина отошла от черного старого рояля и сказала:

– Роялю не нравится, что скрепит его крышка, что иногда на него вы ставите горшок с землей… Он не любит ваши цветы.

– Кто вы? Я вас, кажется, видел вчера… Вы, вы видение? Я правда сошел с ума…

– Нет, нет… – она подбежала к нему, сердце ее затрепало, как человеческое.