Роману пришлось сделать то же самое.
Спирт обжог горло, но вода смягчила ожог.
Роман кашлянул. На его глазах выступили слезы.
– И впрямь питье титанов…
– Закусывайте, Роман Алексеевич. – Клюгин подвинул тарелку с мочеными яблоками.
– Merсi…
Роман принялся за яблоко. Оно оказалось кислым и безвкусным.
Клюгин, между тем достав из кармана пожелтевший костяной мундштук, легонько постучал им по графинам:
– Вот. Без этих двух сосудов обедать не сажусь. Мои альфа и омега.
– Пьете чистый спирт?
– Да. И не говорите только, что он хуже всяких поповских настоек! Эти разные доморощенные наливочки да ликерцы, – он презрительно скривил рот, – эдакие подслащенные духи. Терпеть не могу…
– Да, не праздничное у вас настроение, – усмехнулся Роман.
– Не в настроении дело. Нет ничего чище, проще и здоровее спирта. И не спорьте с медиком. Лучше расскажите-ка, что нового в столице? Я слышал, недавно был процесс над политическими?
– Да, был. Правда, я не знаю подробностей. Знаю только, что все осуждены, и надолго.
Клюгин пространно вздохнул, многозначительно кивнув своим массивным лбом:
– Мдаа… Плетью обуха не перешибешь. Ну, да ничего. Сибирь – это горнило для настоящих людей. Свинец, олово, всякая дрянь – все в ней расплавится и сгорит, а сталь закалится. И кто знает, кто знает…
Он снова вздохнул и, неожиданно усмехнувшись, спросил, глядя на Романа своими карими мутноватыми глазами:
– А вы сочувствуете этим политическим?
Роман пожал плечами:
– Я… в общем сочувствую, хотя, честно говоря, давно уже равнодушен к политическим и к государственным проблемам.
– И правильно, – махнул рукой Клюгин, – надоело все. В наших российских топях, по-моему, еще лет сто настоящей демократией не запахнет. Как гнули мужички спину при царе Горохе, так и гнуть им. Скука смертная эта наша Русь. Скука…
Он снова наполнил две рюмки спиртом и две – водой.
– Постойке-ка, – проговорил Роман, вспоминая, – от кого же я совсем недавно слыхал то же самое? Скучно, скучно в России… Господи, да от Зои Красновской… конечно.
– Зоя Петровна? Она здесь? – равнодушно поднял глаза от рюмок Клюгин.
– Да. Была здесь.
– Что, уехала?
– Уезжает. В Англию с мужем. Ей, как и вам, в России скучно.
– Ну, в Англии не веселей. Лорд с восковым лицом и жестами машины не веселее нашего Дуролома. Тоже тоска порядочная.
– Тоска? А где же, позвольте спросить, не тоска?
Клюгин усмехнулся, поднимая свою рюмку и глядя сквозь нее на Романа:
– Да нигде.
И снова беззвучно и ловко опорожнил обе рюмки.
– Аах. Славно, – качнул он головой, не притрагиваясь к яблокам. – Пейте, молодой человек, это промывает перистальт и мозги лучшим образом…
Роман хотел было отказаться, но легкий хмель снова проснулся в нем, и он совершил процедуру выпивания, на этот раз гораздо удачнее.
Тем временем Клюгин, извлекши откуда-то полдюжины папирос, положил их на стол, одну из них размял и вставил в мундштук. Роман достал свой портсигар и спички. Они закурили.
После недолгого молчания Клюгин спросил:
– Так как же ваша столичная жизнь?
Роман усмехнулся:
– По всей вероятности кончена. Начинается моя сельская жизнь. Так что теперь мы с вами compagnonns dans la misere.
– Ну, ну, – улыбнулся Клюгин, затягиваясь из мундштука, который он держал между большим и указательным пальцами. – И на какое же время эта ваша сельская жизнь? На неделю? На месяц?
– Навсегда, – твердо и серьезно сказал Роман.
– Вы хотите жить здесь? – спросил Клюгин без тени удивления.
