Алексей, небрежно размахивая коробкой конфет, вошел в зал, где его уже ждала очередная партия детишек. Эти ребята вели себя не лучше предыдущих. Так же ссорились, вскакивали с мест и ковырялись в носу.
– Здоро́во, старички! – гаркнул Алексей. – Как настроение?
– Хорошее, – запищали малыши и по-птичьи наклонили головки, ожидая от большого дяди в клетчатой рубахе дальнейших действий.
И дядя не разочаровал.
– Ну что, старички-боровички, показать вам цирк? – предложил он.
– Да-а-а! – Боровички застучали по паркету ножками.
– Тогда смотрите!
Алексей открыл коробку, взял оттуда сразу горсть конфет и начал ими жонглировать. Однако поскольку это был, судя по всему, его первый опыт в жонглировании, «Яблочки шоколадные» валились ему на голову, обратно в руки, на пол. Алексей пытался ловить конфеты ртом, называя их смешинками, парочку «смешинок» даже поймал и, довольно урча, тут же сжевал. Дети радостно смеялись, крича «клоун! клоун!».
Сахар явно придал самозваному клоуну сил, поскольку он придумал новую игру: начал метать конфеты в цель, а именно – в широко открытые ротики маленьких зрителей. Дети подпрыгивали на своих стульчиках, как дрессированные собачки. Ни одно «Яблочко шоколадное» в цель не попало, однако все повеселились от души.
Следующие пять минут старички-боровички и их предводитель, поименовавший себя боровиком-гигантом, были страшно заняты тем, что ели на скорость рисовую бумагу. Победил, как ни странно, не боровик-гигант, а один из мини-боровичков, одновременно затолкавший в себя неимоверное количество мятых листов.
Свои десять минут на ринге Алексей продержался. Вяземский тихо чертыхнулся. Еще одна подлость не удалась. Наоборот, получается, что граф подыграл сопернику. Можно сказать, Алексей выехал на проклятых конфетах. Эффектное начало выступления – уже половина успеха.
Потом Вяземский взглянул на бледного, потного Столыпина и успокоился. Этот барашек в дурацком галстуке с алфавитом точно подкачает.
Да, провал был неизбежен. Когда Столыпин подходил к учительскому столу в зале, камера крупно, во весь экран, показала его глаза: посветлевшие от страха, расширенные, часто моргающие. Он словно заглянул на прием к инквизиции.
На подгибающихся ногах Столыпин подобрался к стулу и рухнул на него.
– Здравствуйте, детишки! – еле слышно пробормотал он.
Детишки скептически на него посмотрели и продолжили заниматься своими детскими делами.
Столыпин трясущимися руками открыл коробку конфет.
– Хотите? – тихонько заикнулся он.
Малыши, кажется, даже не заметили, что дяденька со смешной прической что-то сказал.
Бравый жених, за шесть недель совершенно измотанный опасными конными прогулками, тягостными обедами в компании посторонних, следующими за ним по пятам камерами и суровым мужским соперничеством, уронил голову на руки и разрыдался.
Разрыдался по-детски, со слезами и всхлипываниями.
Дети затихли, потом покинули свои места и окружили плачущего Столыпина.
– Дяденька, а почему вы плачете? – заботливо спросила девочка с двумя косичками. – У вас животик болит?
– Нет, я к маме хочу, – громко сморкаясь, признался Семен.
Вяземский, сидя перед телевизором, тихо, но бурно ликовал. Как вовремя случился у его конкурента нервный срыв!
Девочка с косичками по-матерински погладила Столыпина по кудрявой голове.
– Не плачьте, дяденька, все будет хорошо, – сказала шестилетка с недетской мудростью и подвинула к Семену открытую коробку. – Скушайте конфетку.
