– И что же вы, в самом деле родные сестры?
Наталье Кузьминичне вопрос не понравился, она вынула паспорт. Участковый, явно дойдя до фамилии, невоспитанно хрюкнул, но вслух лишь спросил:
– Еще какие-то документы при себе имеются?
Та, уперев ручку в бок – точь-в-точь баба на чайник, – с вызовом осведомилась:
– Какие еще?
– Метрика, свидетельство о рождении.
– Паспорта хватит!
– С меня-то хватит, – покладисто подтвердил участковый, – я насчет других не знаю. У сестры другая фамилия, Демидова.
Наталья переполошилась:
– Как – Демидова?! Почему – Демидова?!
– По мужу Демидова. Бывает такое у взрослых людей.
Наталья Кузьминична начала было свое кудахтанье с объяснениями, по каким причинам никак невозможно, чтобы старшие ответственные сестрицы выходили замуж, не сообщив младшим. И уже чуть не со слезами.
Денискин, вспомнив предписание руководства вытирать девушке слезы, потянулся за платком (он был крайне нечист, можно стоймя ставить), но тут участковый от всей души зевнул, обратился к сержанту:
– Денис, дай-ка еще раз глянуть.
Тот протянул удостоверение:
– Только я Андрей, не Денис.
Участковый вчитался:
– А, точно. Поселок Торфоразработка, Талдом… о, это помню, болота, клюква и рыба. Ну пошли, глянем, что да как. Инструмент я вижу, а слесарь где?
– Я и слесарь.
– О, это правильно, – одобрил Заверин, – грамотно сориентировался. Кусок хлеба всегда будешь иметь…
И далее уже без слов махнул рукой: пошли, мол, и сам пошагал впереди. Денискин шел следом, за ним семенила Наталья.
Сержант про себя ржал гиеной. Он-то считал себя человеком бывалым и опытным, а вот с чего-то взял, что в Москве участковые – сплошь капитаны, самбисты и снайперы. Такие, что раз глянут на бумажку или человека – и готово дело, можно подшивать обоих.
Впереди чешет участковый – долговязый рыжеватый хмырь, ботинки пыльные, рубашка пусть и стиранная, но не глаженная, брюки тоже утюга не нюхали – так, переспали в них раз и на этом успокоились. Весь порядком расхристанный, идет, как дурная лодка, с креном. Глаза под припухшими веками сонные, треугольниками, смотрят в сторону, нос длинный, сломанный, глядит в другую. В целом физиономия приятная, но тоже какая-то скошенная, и по ряду признаков можно безошибочно диагностировать: накануне товарищ участковый плотно и весело поужинал, употребляя напитки. Пожалуй, что и позавчера, и третьего дня тоже. Потому-то теперь с нетерпением ждет одиннадцати часов, когда спиртное начнут продавать.
Подошли к одноподъездной девятиэтажке.
Заверин, уцепившись за ребро двери (ручки не было), отворил дверь. В подъезде густо пахло кошками, кислой капустой, сыростью и черт-те чем. Одна-единственная лампочка светила тускло, то ли вот-вот перегорит, то ли из-за пыльной паутины, опутавшей ее.
Лестницу последний раз мыли… да, пожалуй, никогда. Лифт имел место быть, это верно, и даже работал, но так по-волчьи завывал в своей клетке, что входить в него не хотелось.
Наталья, еще менее привычная к городским обстоятельствам, глядела на этот механизм с понятной опаской. Заверин утешил:
– Вы чего? Не переживайте, нам на второй этаж. Ножками, граждане, ножками.
Поднялись. Участковый, как добрую знакомую, представил им самую красивую дверь на площадке:
– Вот и квартира вашей сестрицы.
Наталья оценила богатый темно-вишневый, без единого пореза, дерматин, золотые гвоздики да проволочки:
– Ничего себе, – и собралась было стукнуть, но Заверин остановил ее лапку:
