– Тут звонок есть, – и надавил мосластым пальцем на искусно скрытую и не сразу видную кнопку.
Из-за двери отозвался чудо-звонок, младший брат курантов на Спасской башне.
Не открыли, шагов слышно не было. Участковый, сняв фуражку, приложил ухо к замочной скважине. Потом, построив щитки из ладоней, заглянул в окошечко на металлическом щите, закрывающем счетчики, констатировал:
– Крутится. Странно.
Почесав встрепанный затылок, он позвонил в квартиру рядом.
Тут тоже дверь была неплоха, пусть дерматин более обшарпанный, зато глазок как оптический прицел имелся и отделан какими-то якобы коваными завитушками.
Заверин, хулигански закрыв глазок ладонью, все давил на кнопку – раз, второй, третий. Было слышно, как внутри кто-то шаркает, но не открывали, лишь скрипнула шторка, прикрывающая глазок. За дверью сопели, но все равно таились и хранили молчание. Тогда участковый пнул дверь – лишь тогда из-за нее возмущенно завопили:
– Прекратите безобразие! Милиция!
Заверин снова пнул и, не повышая голоса, приказал:
– Будет дурака валять. Открывайте. Участковый.
За дверью оказалась ядовитая тетка, явно предпенсионного возраста. Волосы густо подкрашены штемпельной краской, ядовито-красные поджатые губы, очки – и те не как у нормальных людей, а очень узкие. У Андрюхи по хребту мороз прошел, а бывалый Заверин поприветствовал эту женщину самым светским образом:
– Первый шаг сделан. Поздравляю. Катим дальше. Евгения Ивановна, покличьте вашего сожителя.
– Супруга, – сварливо поправила тетка.
– О как, – вежливо удивился он, – неужто уже и штамп в паспорте появился?
– Не ваше дело! Все вы с вашими условностями…
– Зовите, зовите, поживее. А ведь сейчас сам войду, наслежу вам на коврах.
Вдруг в глубине квартиры запели что-то грузинское, цветистыми переливистыми руладами, потом показался и сам певец:
– Вот совершенно незачем, я уже сам практически пришел.
Великолепный красавец, высокий, грудь колесом, сияющий, склонил причесанную голову, охваченную сеточкой:
– Олегу Владимировичу…
Заверин поприветствовал, склонив свою голову, похожую на встрепанную щетку:
– Альберту Михайловичу.
– Могу быть полезен?
– Еще как. Для начала сообщите, почему не на работе. Хвораем?
Тот с сокрушенным видом покивал:
– Еще как! Человек я южный и по этой причине ужасно метеочувствительный. Вот тут, – он указал на спину, – мигрени, здесь, – указал на голову, – люмбаго[2]. В общем, выдали больничный, вот, извольте видеть, – он зашарил по карманам своего шикарного бархатного халата, но ничего не нашел. – Ах, в другом халате.
– Об этом после потолкуем, – пообещал участковый, – а теперь о другом. Соседку давно видели?
– Вот эту? – Альберт махнул рукой куда-то вдаль, но ехидный Заверин похлопал по красному дерматину:
– Эту, эту.
Евгения немедленно полыхнула:
– Что за вопросы?! Почему вы спрашиваете? Откуда приличным людям знать такие подробности об этой… этой!
– Жанночка, стоит ли при посторонних, да культурным людям, – начал было Альберт, но она шикнула на него.
Намечалась перепалка, но Заверин предписал закончить базар и отвечать на вопрос. Альберт признал, что да, видел довольно давно:
– Только я не отслеживал. По-моему… да, в апреле. Это когда ты, Жанночка, ездила в командировку, а потом внезапно вернулась.
Та возмутилась:
– Альберт, при посторонних!
– Да, вы лучше уж после, – попросил Заверин. – Так что с датами, назовете?
Евгения, она же Жанна, нервно заявила:
