Россия–Грузия после империи (сборник) - страница 25
Высокие слова, употребляемые Отаром здесь, не резали слух, ничто здесь не резало слух, не оскорбляло глаз и сердце, и все звуки и слова, произносимые вполголоса и даже шепотом, были чисты и внятны (Астафьев, 1986, 125–126).
Рассказ был опубликован в журнале «Наш современник» через год после назначения министром иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе. Тридцать лет спустя в некрологе Шеварднадзе журналист Николай Долгополов так вспоминает момент назначения:
Сначала удивление: человек, говорящий по-русски с грузинским акцентом, вдруг назначается горбачевским министром иностранных дел. Он ведь и языков не знает. Но у Шеви, как звал его весь мир, были отличные переводчики. А какие речи он будет произносить? А такие: прекрасные, умные, блещущие юмором. Их писал для него старинный друг, гениальный советник и идеальный спичрайтер, мой знакомец по «Комсомольской правде», коренной грузин и русофил Теймураз Мамаладзе. И когда доводилось видеть Шеварднадзе на каком-либо международном форуме или сопровождать во время визита, можно было за честь Родины не волноваться. С тяжелым акцентом и легким сердцем Эдуард Амвросиевич зачитывал искусно для него написанные тексты (Долгополов, 2014).
Говорящий с сильным грузинским акцентом политик, успевший перед добровольным уходом в отставку публично предупредить о готовящемся путче 1991 г., Шеварднадзе покинул столицу СССР и вернулся в Грузию, где на некоторое время стал президентом. В многочисленных интервью, данных впоследствии, в том числе и после передачи власти Михаилу Саакашвили, Шеварднадзе объяснял свой уход из СССР невозможностью для человека с неродным русским языком заниматься политикой в новой России «национального возрождения». После перестройки он вернулся не в советскую Грузию, в которой родился, вырос и возглавил коммунистическую партию, а в Грузию «национального возрождения». Грузинскому акценту не было больше места в «национальном возрождении» России. Но случилось это в 1990–1991 гг.
А словосочетанием «русское национальное возрождение» оправдывал свое глумление над грузинами с их акцентом Виктор Астафьев в 1986 г.[33] Переписка В. Астафьева с Н. Эйдельманом, разразившаяся в августе – сентябре 1986-го и до 1990 г. ходившая тысячами копий в самиздате, была опубликована без купюр в культовом перестроечном рижском журнале «Даугава» после смерти Н. Я. Эйдельмана (Эйдельман, Астафьев, 1990).
Однако мотив грузинского акцента как символа чужеродности грузин в России мы замечаем и в гораздо менее массовой, но рефлексивно более тонкой философско-политической плоскости. Речь идет о восприятии известными деятелями русского национального возрождения философского творчества Мераба Мамардашвили. Начиная с 1990 г., когда Мамардашвили, активный политический противник президента Звиада Гамсахурдия, скоропостижно скончался в аэропорту Внуково, откуда намеревался вылететь в Тбилиси, в русской праворадикальной публицистике началась поразительная по ярости публицистическая кампания. Целью этой кампании было и остается вычеркивание Мамардашвили из списка «русских философов». Чем активнее друзья и ученики Мамардашвили печатали и перепечатывали работы философа, чем больше появлялось переводов его сочинений на иностранные языки, тем яростнее становились его враги. И спустя 12 лет после смерти философа «русская правая» пишет о нем так, словно Мамардашвили жив и может с того света вступить в дискуссию. Так, известный философствующий публицист Константин Крылов публикует 30 апреля 2002 г. на своей странице в «Живом Журнале» (http://krylov.livejournal.com) три взаимосвязанных текста, один из которых – это размышление самого Крылова о передразнивании акцентов как излюбленной забаве московской интеллигенции (1980-х гг.), другой – пример такого передразнивания собственного сочинения, а третий – памфлет Дмитрия Галковского, мишенью которого Мамардашвили (Мамарда, как называет его Крылов) становится уже не столько как «русский философ», сколько как философ вообще.