Россия–Грузия после империи (сборник) - страница 27
Характерно, что шулер именно грузин. Это в советских условиях не настораживало (как это – грузинский… философ?), а придавало дополнительную подлинность. Советскому интеллигенту при одном слове – «Грузия» полагалось глупо улыбаться от нахлынувшего счастья. Знаменитая грузинская интеллигенция, добрый деликатный народ. В промозглом сером Париже на панелях продают себя русские графини, графы-кокаинисты роются в клоаках; а в Солнечном Тбилиси идет джигитовка – целые эскадроны в развевающихся бурках с саблями наголо врываются на горные вершины мирового духа. От всех этих бесконечных джугашвили, ментешашвили, орджоникидзе, берий, окуджав, енукидзе, мжаванадзе, рухадзе, шеварднадзе, георгадзе, а равно противостоящих им, но тоже совершенно НЕИНТЕРЕСНЫХ И НЕ НУЖНЫХ НИКОМУ В РОССИИ, „тицианов“ табидзе и „паоло“ яшвили, а также прочих гамсахурдий русских давно рвет. Так что не дураки же писать такое. Значит – „за деньги“. При этом обращает внимание заданность подобных публикаций. Они всегда появляются к определенным датам или в связи со всякого рода централизованными мероприятиями. Почему это происходит и как конкретно осуществляется – на эту тему можно говорить неопределенно долго. В данном случае важно одно: Мамардашвили не имеет никакого отношения к философии» (Крылов, 2002).
Мы эскизно проследили движение грузинского акцента как дискурсивной единицы (топоса и мотива) русской литературно-политической публицистики с 1950-х до середины «нулевых» годов нового века, выделив две основополагающие цезуры. Первая – это цезура конца 1970-х, когда грузинский акцент начинает балансировать между позитивным и солнечным акцентом товарища Сталина и несколько вызывающим говором уличного торговца. Вторая – это середина-конец 1980-х, когда в литературе (Виктор Астафьев) и в политическом дискурсе происходит резкий крен вправо.
В письме Виктору Астафьеву Натан Эйдельман выделяет в качестве основного признака творчества этого писателя расставание Астафьева с гуманистической традицией русской литературы двух эпох – русско-имперской (образец для Эйдельмана здесь – Лев Толстой как автор «Хаджи-Мурата») и советско-имперской (образцом советской гуманистической традиции сам Эйдельман до сих пор считал как раз Астафьева!). Русский писатель не мог бы так писать о грузинах! – утверждает Эйдельман, испытавший отвращение именно к пародируемым грузинскому акценту и общему виду толстых, лоснящихся от спеси и обжорства грузинских детей. Акцент здесь становится острием атаки. Именно эта атака хорошо дополняет и политическое переживание расставания РФ с Грузией, обострившееся после русско-грузинской войны 2008 г. и ее последствий. Возможно, и эта война была до некоторой степени предугадана позднесоветским анекдотом, по прошествии четверти века едва ли понятным без комментария. Первая пешеходная улица Москвы – знаменитый Арбат – «течет», по слову Булата Окуджавы, «как река» – от перестроенного в 1980-х гг. громадного здания одного из военных ведомств на Арбатской до здания МИДа на Смоленской площади. Согласно московскому анекдоту тех месяцев, после назначения Шеварднадзе министром иностранных дел СССР Арбат переименовали в «Военно-Грузинскую дорогу». Незаметно, но решительно менялись, таким образом, сами основания официальной советской идеологии.
Библиография
Алпатов В. (1994) Политика и орфография // Независимая газета. 30 апреля.