Россия и мусульманский мир № 5 / 2017 - страница 2

Ее каркас был виден уже в «победной» речи президента США Дж. Буша 25 декабря 1991 г.: «Теперь противоборство позади ‹…› Это победа демократии и свободы. Это моральная победа наших ценностей. Каждый американец может гордиться этой победой»1. Речь шла об опасном ментальном искажении реальности. Казалось, что СССР исчез как по мановению волшебной палочки «правильных» ценностей, но это было далеко не так. Упрощенное объяснение крупнейшей политической метаморфозы задало западным политикам и интеллектуалам неверную точку отсчета. Все дальнейшие сбои были тесно с этим связаны.

Система, существовавшая в годы «холодной войны», не исчезла с распадом СССР. Никаких усилий по ее перестройке на более прочных основаниях приложено не было. Идея «конца истории» способствовала распространению на Западе определенной уверенности в том, что западный набор ценностей универсален, а потому верен. В годы перестройки в среде советской интеллигенции было принято иронизировать над съездами КПСС, проходившими под лозунгом: «Учение Ленина вечно потому, что оно верно». Между тем идеология, восторжествовавшая на Западе, исходила из такого же посыла. В реальности же была предпринята попытка сохранить старую систему международных отношений, ориентированную на силовое доминирование сверхдержавы. Однако вместо двух сверхдержав предлагалось сохранить одну, ту, которая основывалась на фундаменте «правильных» ценностей. В итоге старая система осталась, но в предельно разбалансированном виде. Вместо двух опор она теперь опиралась на одну.

Последствия не замедлили сказаться, несмотря на то что инерция американской победы в «холодной войне» оказалась достаточно сильной. Причем первые трудности проявились не вовне, а внутри лагеря победителей. Бенефициарами «холодной войны» были мощные промышленные группы, работавшие на оборонную индустрию, в первую очередь в США.

За океаном их интересы во многом выражали военные. Генерал К. Пауэлл, председатель Объединенного комитета начальников штабов в 1989–1993 гг., опасался того, что восприятие избирателями и политиками снижения уровня внешних угроз, постоянные требования сокращения военных расходов из-за растущего дефицита федерального бюджета, неблагоприятная экономическая конъюнктура могут объективно привести к значительным сокращениям расходов на оборону и иным последствиям, которым военные с определенного момента будут не в состоянии воспрепятствовать. Пауэлл искал возможности отказаться от принципа стратегического планирования, исходящего из существующих и потенциальных угроз национальной безопасности США, противопоставив ему подход, согласно которому США должны сохранить статус сверхдержавы, быть в состоянии защитить долгосрочные национальные интересы США и их союзников при любом развитии событий в мире или регионах, представляющих для США особый интерес [Homolar 2011: 194]. В предложенной им стратегической схеме появилась концепция «минимального уровня» военной мощи, ниже которого США утрачивают статус сверхдержавы и теряют возможности обеспечения глобальных обязательств [Robinson et al. 2014: 96].

Это новое видение роли США в мире было тесно связано с интересами американского военно-промышленного комплекса. «Холодную войну» обслуживала целая инфраструктура, которая рисковала остаться невостребованной после ее окончания. В результате начали возникать разного рода теоретические паллиативы, призванные изобрести новую сферу ее применения. В 1990-е годы был инициирован процесс разработки доктринальных документов, в которых подчеркивалась необходимость сохранения военного превосходства, провозглашался принцип активного участия в формировании стратегической обстановки на общемировом уровне, а также говорилось о недопущении возникновения в будущем государства-соперника [Homolar 2011: 201–202].