Российская проза на рубеже 2-го и 3-го тысячелетий - страница 4
(Попутное примечание № 1: Об отношении “автор – произведение”)
А если начистоту, сугубо между нами, – не скрою, что предыдущий абзац просто бла для красного словца.
Что ставить промашки данного автора, как и остальных, причастных к любым другим произведениям, им в вину – есть нагло вопиющая несправедливость. И даже если он в одиночку, а хоть и с подмогой его концептуальной шоблы выпишет мне нормальных пиздюлей, то в том никак не стоит усматривать его/их заслуг.
Чем дальше занимаешься писательским ремеслом, тем яснее видишь, что – да, не мы пишем, но пишут нами, если, конечно, хватает смелости трезво взглянуть правде в глаза.
Автор – всего лишь труба для переливания из «бассейна А в бассейн Б», но что конкретно льётся – к тому он не при чём, и на его совести, единственно, ответственность за выбор: быть или не быть трубой?
Отмечались случаи отказников и забастовщиков. Саботаж тоже имел место. Достаточно вспомнить Николай Василича, спалившего второй том недоизлитой поэмы про Мёртвых Душ. Приступ пиромании вызван, несомненно, беспочвенными страхами, что из-за вливания помянутого тома мир станет гнуснее, чем его и так и так всё равно испаскудят. По любому.
Ах! Эти милые наивные классики! Да оглянитесь вы! Ведь этих труб вокруг миллионы – не через ту, так чрез другую, но хлюпнут в мир и «Апрельские Тезисы» и «Гарри Поттеры» и фейлетоны этого… (ну ты ж глянь! я ведь помнил… фамилия у трубы такая… жабье-лягушачья, не то цыплячья… как же, бишь, его ?.. а да пошёл он нах¥й!)
Однако хватит впадать в эмоциональную прострацию. Продолжим рассмотрение.)
Вторая часть «Нормы», как сказано неоднократно и не одним и тем же критиком, “полна иронии”.
(“Ирония” по-русски – “негласное ниспровержение”, однако в современной критике верх взяла струя, где вместо “иронии” правильнее говорить “десакрализация”.)
И каким же образом устраивается ниспровергающая десакрализация в каждой, что ни на есть членостроке?
Да легко! Как уже вскользь упоминалось, обильная куча эпизодиков, навалянная автором в первой части, замазала смысл знакомого слова, втемяшила раскрывшему сорокинский шедевр неортодоксальное прочтение существительного «норма». Оно, его трудами, превращено в говно.
Теперь при слове «норма», читателю мерещится порожний коробок от спичек, набитый говном, но не для анализа, а чтоб есть, ибо в том есть священный долг гражданина СССР. Любого и каждого.
Услышав «норма», челюсть правоверных непроизвольно приходит в движение, перемалывающее, а слюнные железы выдают на-гора объём сверхплановых секреций. Качают слюну сверх нормы. В попытке самообороны.
Говно, подменяя ключевой эпитет в каждом из словосочетаний на любой строке, неодолимо ниспровергает привычный прежде смысл знакомых словопар. Настолько простенький, но со вкусом сработанный приёмчик поверг меня в леденящий ужас – сколько сил и бесценного времени потрачено безвозвратно, впустую! Когда с пеной у рта доказывал, что я – нормальный!
. . .
Основная цель литературного критика – прокормиться посредством избранной профессии, а в ней очень важно умение выражаться афористично и с непререкаемым апломбом.
Некий поднаторелый, съевший на этом деле не одну собаку, критик афористично заявил, что, де, говно в «Норме» ничего не олицетворяет: говно – есть говно, и – точка!
Ух, голова! Ушлый засранец. Типа говно в чистом виде, полная абстракция и кушайте на здоровье. Молодчага! Сказал, как отрезал. И диплом имеет, и членство там и сям. Что скажет – соглашайся или назубок учи, если на том же поприще ищешь продвижения по стезе.