Россыпь - страница 2



– Пират, Пират, Пират! – Дворовый пёс появился немедленно. – Пират, на, моя! Ешь, Пиратка, ешь!

Обласканный хозяйкой Пират вначале с опаской, нет ли какого подвоха, а затем с жадностью стал сметать с листов пирожки.

– Ты, Уля, чё! – застонал от досады Пётр Петрович.

– Молчи, кобелина! Ешь, Пират, ешь! Ни-че-го, тебе молодая настряпает, на радостя́х-то! И пирогов, и как это… улонов! И пирогов, и улонов! – повторила Ульяна Парфентьевна с ожесточением.

– Но-да не ругайся, Улияна Парфентемна… Играли да играли – парня делали, – прогагакала Лукерья Софроновна миролюбиво.

– Ты-то! Туда же, саранча копчёная! «Хлеб да соль…»! Я вам такой хлеб, такую соль покажу – ноги не унесёте! Уматывайте отсюда, пока я вас не пришибла… Чукчи гималайские! А ты… – Это уже был точечный удар в Петра Петровича. – Ты мне только зайди в избу, попробуй только зайди – я не знаю, что с тобой сделаю. Я тебе помидоры столовиком отрежу и вон Пиратке выброшу! Чё стоите, как два чучела в огороде! Вон ваша родня стоит! Забирайте его и живите вместе в палатке!


– Бедный Пётр Петрович, босиком на снегу стоит, – проникаясь состраданием, уже за воротами гудела Лукерья Софроновна. – Улияна Парфентемна чуть не убила его железом… Однако, надо унты Петру Петровичу подарить… Ты тоже, Докуней Кузьмич, интересный какой, надо было мясо принести, он – «хлеб да соль…». Пошёл на стоянку Гладиатора колоть, пришёл калакушечку пить, – прорабатывала она мужа, как ребёнка, способного самостоятельно сходить на горшок, но не захотевшего это сделать. – Завтра вместе на стоянку пойдём!

Тем временем Ульяна Парфентьевна скрылась в доме, саданув дверью так, что Пират, вожделенно ожидавший продолжения невиданной доселе щедрости, вздрогнул, зевнул и понуро подался прочь.

Пётр Петрович размашистыми прыжками на носках, с ноги на ногу, покрыл расстояние до крыльца, потихоньку с опаской приоткрыл дверь.

– Уля, а, Уля? У меня скоро ноги отвалятся…

– Ой, да хоть бы у тебя не только ноги, хоть бы у тебя между ног чё-нибудь отвалилось! – Ульяна Парфентьевна за кольцо приподняла половицу и, достав ботинки, швырнула их к порогу. – Скоро год будет, как после ремонта, сколько раз ему говорила сделать нормальную дверку к подполью! Прибил кольцо и похаживает довольный, а тут как за картошкой, так выворачивай половицу! Родню завести себе время нашёл, а дверку сделать – всё у него какие-то заделья, да отговорки!

– Сделаю, Уля, прямо счас сделаю! – одной рукой держась за колоду, другой надевая ботинки, с жаром изъявил свою готовность Пётр Петрович.

– «Счас сделаю!» Смотри-ка, какой услужливый стал! Ты бы вон к молодке пошёл, который год, бедная, без мужика живёт, у неё-то найдётся, где тебе руки приложить! Заодно бутылочку поставит на стол, пирогами – улонами накормит, да и под бок к себе подпустит, бессовестная твоя голова!

Самоволка

Зимним вечером к заезжему дому центральной усадьбы промхоза прибыл обоз из трёх лошадей при двух ездоках. Это дядя Митя со своим напарником Прокопием привезли на сдачу звериное мясо из своего дальнего посёлка, находящегося в ста километрах ниже по течению Витима. Три дня кочевали таёжники по целику, набродившись в наледях, намучившись в торосах, намёрзлись. В этой увязке у дяди Мити ещё на реке вызрел конкретный и вполне обоснованный, по его разумению, план, и сейчас он был озабочен лишь тем, успеет ли в магазин до его закрытия.