Дородная женщина пожилых лет сидела на прялке и, держа толстую, уже готовую к перемотке, веретёшку на отлёте руки, смотрела на него поверх очков.
– Здра-а-астуй, – пропела она. – Ты кто такой будешь?
В избе было душно и так жарко натоплено, что дядя Митя в одну минуту сомлел. Он смотрел на пряху, она же изучающе, в упор смотрела на него. Они глядели друг на друга так, точно каждый только что совершил для себя некое открытие.
Дяде Мите отчего-то вдруг сделалось смешно.
– Это,.. мать, где тут заезжка? – давясь от смеха, спросил он.
– Добро! Это в чужом доме, да с порога матами! Нажрутся – ничего не чухают, шарятся по дворам! Вишь, заезжку ему!.. Эвон твоя заезжка, свет в окошке горит. – Концом веретёшки указала она в окно.
Дяде Мите очень хотелось посмотреть, где его заезжка и какой свет там горит, но он не решался оторваться от дверной ручки.
– Эвон, говорю! – повторила пряха и снова махнула веретёшкой в окно.
Наконец, внутренне собравшись, он отважился заглянуть, куда указывала ему пряха. Отцепился от дверной ручки, но его тут же повело в одну сторону, затем бросило в другую. Пытаясь обрести равновесие, каким-то образом подался вперёд, но, не удержавшись, пошёл торпедой и распластался на живот прямо под ноги пряхе. Яблоки посыпались в одну сторону, бутылка, вывалилась из кармана, покатилась в другую. Хозяйка вскрикнула, вскочила с веретёшкой в руке, прялка опрокинулась на пол. Тут же, мгновенно оправившись от испуга, пряха осмысленно, даже неспешно, оторвала нитку и со свирепым выражением на лице принялась хлестать толстой веретёшкой дядю Митю. Он же пытался ухватить бутылку, но подтолкнутая непослушными пальцами, она предательски катилась дальше по полу. Удары сыпались на спину, не позволяя ему встать хотя бы на колени, чтобы продвинуться и завладеть проклятой бутылкой с демонстративно торчащей «дорогостоящей» пробкой. Похоже, пол был покатым, если бутылка остановилась только у ножки стола.
Опомнился дядя Митя уже за дверью. Бутылка покоилась у него в кармане, но яблокам суждено было остаться пряхе нежданно-негаданным сюрпризом. Чёртова баба! На улице к тому времени стало уже совершенно темно.
Он прикинул, где должна быть заезжка относительно избы, из которой только что выбрался, увидел огонёк в окошке напротив, и у него отлегло на сердце. Да вот же она! Даже слышно, как фыркают кони.
Чтобы скоротать путь, дядя Митя перелез через забор из слег, напрямую подошёл к заезжке, обойдя угол дома. Там, по его разумению, должен быть вход. Но двери не было. Было окошко, в котором светился огонёк. Значит дальше… Но и с этой стороны светился огонёк. Дядя Митя потоптался в недоумении. Пошёл дальше вокруг, а на самом деле – в обратную сторону. Снова окошко…
– Это как… – бормотал он, натужно соображая. – Четыре угла обошёл, и везде свет. Не пять же углов у этой отели-мотели… Или как это… Четыре окошка и нету дверей? Где моя левая рука… – Немного поразмыслив, хватил кулаком по раме.
С другой стороны заезжки взвизгнула на петлях промороженная дверь.
– Кто это колотится?! – послышался хриплый голос Прокопия.
Дядя Митя воспрянул духом, обошёл два угла и теперь оказался перед крыльцом.
– А… это ты, Митрий! Ты где это кружа́л? – произнёс немало удивлённый Прокопий. – Долго, паря, ты в самоволку ходил… Мясо я в амбар разгрузил, коням овёс, сено дал.
Вслед за Прокопием дядя Митя ввалился в тепло натопленной заезжки. Оглядевшись, поставил бутылку на стол, вынул пробку, выправил и бережно положил деньги в карман.
