Енокентий, добрался до райцентра к открытию магазинов, потому в гостиницу пришёл загруженный. После первого стакана пришла ясность. Нет, не радость освобождения от возможных обязательств, не счастье, когда приходит понимание причины произошедшего. Пришла и усилилась ясность своего униженного положения – «Грубые руки». В этот раз у него не было забытья, не было хмеля и похмелья, только тело, голова омертвели. Понять произошедшее он не мог? Попытки обдумать, упирались в «Грубые руки». Поделиться не с кем, как и разделить тяжесть навалившегося. Вину за «Грубые руки» он увидел в ней. Своё понимание, с добавлением М. Горького из школьной программы, изложил на бумаге. Груз уместился на двух страницах и не перечитывая, свою тяжесть сбросил в почтовый ящик.
Через пару недель письмо вернулось назад: вскрытое, неумело заклеенное вторично, с надписью на конверте – «Адресат выбыл в Корск» Оно ему обожгло руки, потому сразу оказалось в печке.
Вскоре пришло письмо и из деревни. Ровный каллиграфический почерк, также на двух страницах. «У нас не может быть далее отношений. Ты знаешь почему» – смысл полученных страниц. «Ты знаешь», писала его Палька? Нет, он не знал почему, получив письмо, не знал и оказавшись на диком пляже в среднем течении Оби, не узнал и ко времени перечитывания, десятилетия спустя.
Женщины! Сколько бы мужчины обид и несчастий не получили от них, это всегда будет только тысячная часть от заслуженного. Женщины: одно время, вас возносит, следующее, клеймит недостойностью. И даже в одно время, в одних домах, странах возвеличивают Вас, и вы становитесь великими – вытаскивая следом дома, страны в величие, и в это же время в других домах, странах, вас представляют второсортными, похотливыми и продажными, и эти дома, страны становятся второсортными, похотливыми и продажными.
********
Перед отъездом на остров Енокентий, неспешно прогуливался погружённый в себя. Идущая навстречу молодая женщина, с ровным без эмоций лицом и спереди неё мальчик, остановили внимание. Он встретился взглядом с мальчишкой и не смог оторваться. На лице трагедия последнего дня. Глаза, полные слёз. Не размазанные, не катившиеся по щекам, а остановившиеся на нижнем веке. За два шага, он (мальчишка) глазами, успел обратиться со своей огромной бедой к чужому дяде, и у дяди, после следующего шага ноги остановились, голова обернулась назад – ему показалось, в руке у Мамы хворостина, а может и была? Только её слова обращённые к ребёнку «Стыдно за тебя. Иди, иди» остановили попытку вмешаться.
Он не влез, пересилив себя. Среди ночи, трагедия мальчишки вновь встав перед глазами, выдернула из его памяти подобное состояние – тогда, за провинность он был наказан сверх справедливости, в своём понимании. Забравшись на полати, он давился слезами, доски ходили в такт приступам шестилетнего отчаяния, Мать не выдержала, отправила мыться. Другого случая отмены наказания в его доме, он не мог вспомнить.
Но в каждом доме свои правила, свои ценности. Должно быть не только в доме, но и в каждой деревне? В деревнях, принятые ценности ещё заметнее – в одной, будут уважать за умение срубить дом, поставить красивый стог сена, вырастить первыми огурцы. Здесь, с верой в свою власть, во власти страны, стремятся добиться признания от них. Отожествляют, зачастую власть, да и себя с истиной.
Деревни, где до перестройки, добивались знамён и орденов, где утро начиналось с интереса кто впереди, и можно ли к вечеру обогнать – рухнули. После перемен, в первой самостоятельности они ещё пытались произвести, продать и вновь стать лучшими, но обманутые лозунгами, ткнувшись в могущество российского чина, потеряли веру и вошли в состояние – час прожить а там, что будет. Они не могли быть вторыми, или третьими. Потеряв возможность стать первыми, они стали никакими.
