– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Поймешь. Знаешь, однажды я его видел. Это был самый жуткий день в моей жизни. Молись, чтобы вы никогда не встретились.
Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, Кореде уходит.
Никто не говорит надгробного слова, нет ни одного родственника. Есть выпивка, играет музыка, люди танцуют, и все это не кажется мне странным. В какой-то момент пирушки, когда я уже немного пьян, Селина загоняет меня в угол и говорит, что я – искатель.
– Ничто не затеряется, ничто не укроется от тебя.
Как и Кореде, она ничего не объясняет, да это и не нужно. Я знаю. Я вижу мир по-другому. Физические объекты все те же, дешевая лакировка гроба, линолеум на полу, грязные люстры, дешевая выпивка, музыка, запах тел некоторых людей вокруг и дуновение ветерка от вентилятора на коже руки. Но появилось что-то еще, словно орган или железа́, прежде не работавшая, начала функционировать, и я смог ощутить новое измерение. Как в тех видеоиграх, где ценные предметы светятся, когда игрок приближается к ним.
Я размышляю над этим, пока бездомного хоронят. Хоть тело и засыпают землей, я чувствую его где-то там, в воздухе, как и говорил Кореде.
Когда мы садимся в фургон и возвращаемся на перекресток Кехинде и Аго, уже темно. Каждый идет своей дорогой, и больше я их не увижу. Ну, это не совсем правда, но по существу все именно так. Почти так.
Когда я добираюсь домой, большая часть знания улетучивается, словно пребывание в одном месте с Кореде и Селиной усиливало то, что зарождалось во мне. К тому времени, как я проскальзываю в свою комнату, прячась от мамы, это кажется сном.
Из любопытства я отыскиваю Эшо в Нимбусе, надеясь разузнать о нарисованных часах. Оказывается, что «Эшо» – это англизированное старое название «Эсо», а традиция перерисовывания часов соблюдается веками. В конце 1700-х поселку угрожают мародеры, сборная солянка из португальских и занзибарских работорговцев, хотя данные разнятся. Белый священник, отец Маринементус, проповедовавший в Эсо, подает идею построить фальшивую часовую башню, чтобы обмануть мародеров, заставив их поверить, что поселок уже принадлежит какой-нибудь европейской империи. Так как на поселок никто никогда не напал, жители Эсо думают, что хитрость сработала, и продолжают это делать.
Все эти годы они рисуют фальшивое время, обманывая лазутчиков с подзорными трубами, подделывают время, чтобы остаться в живых.
С того дня я начинаю искать для людей вещи. Это словно навязчивая идея, которой следуешь маниакально, со странной, эротической потребностью завершения. Я нахожу ключи от машин, воспоминания, фамильные броши, заначенные деньги, ПИН-коды, мобильники, фотографии любимых, математические формулы и супругов. Всегда есть женщины, ищущие загулявших мужей, и рогоносцы, выслеживающие жен. Насилием это кончается не так часто, как можно подумать.
Я не планирую становиться вором. Это происходит само собой. Я прихожу с родителями в гости к дяде, и голова пылает от драгоценностей, как от углей. Это раздражает и отвлекает внимание, пока мы болтаем, и пьем «Стар Лагер», и едим перечный суп. Я не могу сосредоточиться и придумываю оправдание – не совсем надуманное, в туалет мне правда надо.
Опорожнив мочевой пузырь, прокрадываюсь в комнату тети. Нахожу ее золото и алмазы в шкатулке под ковром и фальшивой половицей. Я знаю, что ключ у нее на комоде, спрятан на самом виду. Я знаю, что дядюшка прячет тысячи долларов наличкой в потолке. Еще знаю, что у них проблема с грызунами и он боится, что крысы сожрут деньги. Я беру, не считая, охапку купюр и прячу за пояс, потом достаю золотое распятие из тайника с ювелиркой. Тем же сверхъестественным образом я знаю, когда Элиза, моя двоюродная сестра, придет меня искать. Знаю, когда и куда спрятаться, чтобы она меня не нашла. Элиза озадачена, когда я возвращаюсь к застолью раньше нее. Потом она погибнет в жуткой аварии в Оре, вместе с четырьмя школьными друзьями.
