Дурацкая традиция. Каждое воскресенье все члены известной в высоких кругах семьи Лагранж обязаны собираться на совместный ужин в их историческом особняке в центре Манхэттена. Особняк построен еще в начале девятнадцатого века. Наверное, традиция встречаться по воскресеньям примерно из той же эпохи.
Бабушка Катарина — жена давно почившего дедушки Лагранж, которого Натали никогда не видела. Лагранж не по крови, зато по духу. Ревностно следила за традициями и выполняла долг главы дома, несмотря на двух зрелых сыновей, подаривших ей по паре внучек и внуков.
Да, семья у них небольшая. Зато распространяла свое влияние в двух крупнейших мегаполисах страны — Нью-Йорке и Чикаго благодаря крупной транснациональной корпорации “Лагранж Энтерпрайзес”. Каждый член семьи считал своим обязательством ревностно служить во благо их общему делу.
Натали — паршивая овца. Ненавидела семейные сборища, хотя и любила своих родных неистово. Предпочитала в одежде комфорт, а потому чаще носила джинсы и кроссовки, чем официальные наряды. И ни одного дня не проработала в “Лагранж Энтерпрайзес”. Самоустранилась и поступила на службу в ФБР, чем немало нервировала отца, бабушку и кузена, тоже жившего в Нью-Йорке, в отличие от его родителей, брата и сестры.
Единственное утешение — в ФБР она добилась звания специального агента, высокое жалование и несколько разных наград от правительства.
Это чуть-чуть смягчало настрой семьи.
Но не сейчас, когда ее лицо промелькнуло едва ли не во всех сводках новостей.
— Тебе пора прекращать этот цирк с твоим подростковым бунтом и играми в федерального агента, — снова завел старую песню отец. — Тебе тридцать. У тебя ни семьи, ни нормальной карьеры. Мужчины от тебя шарахаются, стоит им заговорить с тобой.
— После такого унижения, ты с чистой совестью можешь уйти в отставку и заняться юридическими вопросами в “Лагранж Энтерпрайзес”, — поддержал Джейкоб, кузен. Если можно назвать это поддержкой.
— Ага. Буду расследовать уголовные дела. Пропажу степлеров, бумаги и заколок для волос у секретарш, — съязвила Натали. Себя она вообще не представляла среди офисной волокиты, на переговорах или… черт знает, чем они там всем семейством занимались.
— Ничего смешного, Натали Аделин Лагранж! — бабушка, похоже, пребывала в самой крайней стадии ярости. Второе имя Натали — Аделин, бабушка в последний раз вспоминала, когда в их семью нагрянули представители департамента опеки и попечительства. Лет восемнадцать назад.
Натали упрямо схлестнулась с серыми, точь-в-точь как у нее самой, глазами. Бабушка Катарина держала горделивую осанку, приобретенную в годы, когда танцевала в балетной труппе Большого театра в Москве. Заостренный подбородок и побелевшие от напряжения тонкие губы. Неизменный идеальный пучок из темных, посеребренных сединой, волос. Кожа, хоть и с морщинами, но мягкая и сияющая, ухоженная. Бабушка всегда следила за своим здоровьем, питанием и внешностью, что позволило пережить ее мужа практически на тридцать лет.
— Я гордилась, видит бог, гордилась каждым твоим успехом в Бюро! То, что произошло — ужасно! Тебя едва ли не обвиняют в убийстве ребенка и полощут имя Лагранж в каждой жалкой желтой газетенке! А что за спиной? Одиночка, без семьи, даже кошки нет! Родственников не поддерживаешь. У тебя даже репутации нет. Каково мне слышать, что моя любимая Натали — хладнокровная убийца, застрелившая троих, но не спасшая от пули ребенка?
