По телевизору (у тети Ани он был малюсенький, один из первых, с линзой) шли новости и читал их известный всей стране диктор.
– Игорек (имелся в виду Игорь Кириллов) что-то сегодня плохо выглядит, – говорила тетя Аня про диктора, это был ее школьный товарищ.
Повидаться с нами приходили ее сыновья, студенты московских институтов. Однажды они оба привели своих девушек, знакомиться. Девушки были необыкновенно модными и красивыми, столичные штучки. В нашем городе таких встретить было нельзя. Они смело болтали и смеялись. Мы робели. Потом тетя Аня спрашивала маму, кто ей больше понравился.
Папина тетя жила на шестом этаже в доме с лифтом в общей квартире на троих соседей. Меня поражал длинный туалет с высоким окном, в которое была видна Шуховская телебашня. Вечером она светилась огнями так же, как по телевизору на Голубом огоньке. Я часто задерживалась в туалете, чтобы посмотреть на нее. Мама носилась по магазинам: покупались красивые платья и костюмы, пальто и обувь, очень яркие китайского производства платьица для меня, что-нибудь для Нины Васильевны, подружки и соседки, она была большая модница.
Однажды мне была куплена белая цигейковая шуба, черных не было. Эта шуба была мне велика, куплена «на вырост», и сопровождала меня лет с шести и до шестого класса! Пока не превратилась в куртку.
Шуба эта, надо сказать, была очень теплая и прочная. Она выдерживала катание с горок «на попе» и много чего еще. Однажды ранней весной, когда по дорогам растеклись огромные лужи, проходящая мимо машина окатила меня с ног до головы грязной жижей. Придя домой, боясь маминого крика, я пригласила Таню, соседку на год старше, за советом. Решили шубу подстричь. Грязные пятна остались, но теперь появились еще и проплешины. Диверсию мама долго не замечала.
Вообще Танька была настоящим другом. В первом классе (она, соответственно, во втором) я сидела за нашим кухонным столом и старательно, перьевой ручкой, выписывала двойки. Единицы получились хорошо, а вот двойки плыли по строке, как гадкие утята с кривыми шеями. Причем каждая следующая увеличивалась в размере так, что к концу строки последняя двойка была раза в два больше первой. К тому же ручка иногда делала кляксы. Танька с улицы позвала гулять: погода отличная, солнышко светит, гулять очень хочется.
– Уроки учу, не могу, – высунулась я в форточку.
Танька залетела, посмотрела на мои мучения:
– Давай покажу как надо.
Села за стол и бойко выписала две строчки двоек, а также троек и еще четверок.
Мне результат понравился, помню, что у меня даже не было угрызений совести. Задание сделано – гулять!
Вечером мама попросила показать тетрадку. Это была, кажется, вторая неделя в школе.
– Это ты сама писала? – строго спросила она.
– Да.
– А ну-ка, напиши вот здесь, – и подала мне листок бумаги.
Преступление было раскрыто, Таньку я выдавать не хотела.
Меня посадили за стол и заставили писать две полные страницы двоек, и троек, а потом и четверок. День закончился рыданиями в углу за дверью, пока не пришел папа.
Я подслушивала их спор, где папа говорил:
– Ну и что, подумаешь какое дело, завтра сама напишет.
А мама шипела, что я обманщица и лентяйка.
В один из наших приездов, тетя Аня пожаловалась, что квартиру пора белить и красить, а домоуправление не дозовешься. Утром она ушла на работу, а мама, отправив папу за мелом и краской (он, как всегда, попробовал возразить), стала готовить комнату для ремонта. Вернувшись с работы, тетя Аня обомлела: комната сияла новой побелкой, а оконные рамы и подоконники – новой краской.
