В номере светло – в Питере сейчас стоят «белые ночи». Пока Олег открывал ключом дверь, Лене показалось, что он сейчас сломает – или дверь, или ключ, – они почти вломились сюда; увидев кровать, сразу повалились на нее и этот безумный сосредоточенно, вдумчиво, и двигаясь плавно, как будто во сне, со спокойным и взвешенным подходом к делу, снова отымел Лену, теперь уже в самых разных позах. После чего она отключилась, но скоро проснулась, потому что очень хотела быть с ним. Он не спал, и когда она пошевелилась, сразу открыл глаза, взглянул на нее и улыбнулся – как обычно, сжав свои узкие губы.
Она застеснялась и начала гладить его грудь. И тут увидела шрамы. Один был на груди, другой – на боку, маленькие, круглые, еще один небольшой странный шрам был на животе, как будто изнутри рвалась неведомая и страшная тварь, личинка, или словно расцвел рваными краями плоти жуткий цветок, а потом он пожух и завял. Олег смотрел на нее спокойно, в его полуприкрытых глазах стояла непроходимая ночь.
Лена вдруг выпаливает шепотом:
– А ты сидел?
Он не удивлен:
– С чего ты взяла, что я сидел?
Молчание. Лена водит кончиками пальцев по его мускулистой груди – гладкая, широкая, твердая, теплая. Он вздыхает, сдерживая зевок:
– У меня – наколки? Вид страшный?
– Я неправа.
Молчание. Олег тянет к ней руку, проводит ладонью по ее волосам, трогает ее щеку:
– Как ты думаешь, чем я занимаюсь?
– А чем ты занимаешься?
– Автобизнес.
– Ага.
Индульгенция получена. Это обман, но сейчас можно расслабиться и не думать. Лена кивает, улыбается ему, льнет щекой к его ладони; продолжая гладить его грудь и живот, нащупывает ту загадочную неровность.
– Что это? Лицехват?
– Что еще за лицехват?
– «Чужого» смотрел?
– Не помню.
– Личинка инопланетной хренотени залезала через рот, гнездилась внутри, а подросшая, вырывалась из грудной клетки живого человека…
– Ерунда какая…
– Это звучит только так, а выглядит… зрелищно. У тебя есть любимый фильм? Есть? Ну скажи мне…
Он улыбается и молчит.
– Крестный отец, наверное.
Олег хмыкает и широко улыбается, беззвучно смеется, закрыв глаза, вздрагивая. Зубы у него неожиданно ровные, желтоватые, с заметными клыками; Лена смотрит завороженно, шепча: «волк, ты мой волк…» Он перестает смеяться и снова тянет ее к себе. Третий за ночь половой акт внезапно приносит Лене боль, она сначала решает потерпеть, стискивает зубы, задерживает дыхание, но Олег, прислушавшись к ней, отпускает ее, поворачивается на спину, а ее укладывает, как куклу, на себя, и начинает отчитывать: «Тебе больно. Почему не говоришь? Зачем терпишь? Дуреха. Это же не надо никому…» Лена, стыдясь того, что повела себя как дура, утыкается носом в его грудь. Потом целует и эту грудь и плотный, начинающий чуть заплывать в талии жирком живот. Поцелуи спонтанно переходят в минет, и его процесс внезапно начинает Лене – впервые в жизни – нравиться.
Засыпают оба только глубокой ночью.
– …Знаешь ли, я все могу, конечно, понять, – страсть там, безумный секс и все такое, но… честно тебе скажу – между вами… как бы это слово подобрать? Мезальянс. Неравный – ну не брак, конечно, я больше чем уверена, что он на тебе не женится, а неравные отношения…
Лена чувствует раздражение.
– Все понимаешь? Ты уверена, что – все понимаешь? Если ты это чувствовала, такое – та-ко-е безумие, – на все готова, только чтобы оказаться рядом с ним – то почему я об этом до сих пор не знаю? Ты мне решила не рассказывать?
