Рубаха кентавра. Древняя Греция в поэзии Новой Греции: К. Кавафис, Й. Сеферис, К. Димула - страница 2

О да, конечно! Что еще сказать мы можем?

Увы, увы, увы, увы, увы, увы нам!

О да, воистину: что молвить нам осталось?

Увы, увы, увы, увы, увы, увы нам!

[1899]

Поскольку мы их статуи разбили,

поскольку мы изгнали их из храмов,

нет, не погибли боги, но живут и ныне.

Земля Ионии, они тебя все так же любят,

их души о тебе все так же помнят.

Когда свет брезжит над тобою августовским утром,

твой воздух полнится их жизненною силой.

А иногда воздушный образ юный,

неясный, поступью поспешной

проходит над вершинами твоими.

[1911]

Итак, Гермипп, конец пути уж близится:

«Прибудем послезавтра», – капитан сказал.

Ведь мы уже плывем по морю нашему:

Египта это воды, Кипра, Сирии,

земель родимых наших воды милые!

Но что молчишь ты? Сердце вопроси свое:

тому, что от Эллады удалились мы,

не рад ли ты? К чему себя обманывать?

Не подобает это вовсе эллинам!

Давай же, наконец, признаем истину:

мы – тоже эллины (иначе кто же мы?),

однако с чувствами, с любовью Азии —

с любовью той и теми чувствами,

что чужды эллинам порой так кажутся.

Ведь не пристало нам, Гермипп, философам,

царькам уподобляться нашим мелочным.

Ты помнишь, как над ними потешались мы,

когда они пришли к нам на занятия?)

Их вид был явственно эллинизирован

и македонский (что за выражение?!),

но проступала некая Аравия

иль Мидия, столь неумело скрытая:

бедняги смехотворными уловками

припрятать это неказисто силились.

Нет, вовсе не пристало нам подобное:

ведь чужды эллины таким тщеславиям.

А крови – и сирийской, и египетской,

что в нас течет, – стыдиться нам не следует,

о ней с почтеньем вспоминая, с гордостью.

[1914]

Актер, который вызван был для развлечения,

им избранные эпиграммы декламировал.

Зал возвышался над роскошным садом,

откуда легкий аромат цветов струился,

сливаясь с ароматом благовоний,

которыми для пира умастили

свои тела пять юношей сидонских.

Сначала Мелеагра, Кринагора и Риана слушали.

Но вот затем актер продекламировал:

«Эвфорионова сына Эсхила Афинского скрыла»

(возможно, слишком выделив

«отвагу славную» и «рощу марафонскую»),

вскочил немедля отрок темпераментный,

который страстно увлекался чтением:

«Какое мерзкое четверостишие!

Слова такого рода – малодушие.

Я призываю: силы все – для творчества

и все старанье! Не забудь о творчестве

средь испытаний и когда твой час придет:

вот ожидаю я чего и требую!

Нет, не по мне из мыслей вовсе выбросить

Трагедии Слова великолепные

об Агамемноне, о Прометее выспренном,

Ореста и Кассандры вещей образы,

и «Семерых вождей», оставив в памяти

одно: как средь толпы, в рядах воителей

ты с Датисом и Артаферном тоже в бой вступил».

[1920]

νήπιοι, οἳ κατὰ βοῦς Ὑπερίονος Ἠελίοιο

ἤσθιον· αὐτὰρ ὁ τοῖσιν ἀφείλετο νόστιμον ἦμαρ.

[Гибель они на себя навлекли святотатством,] безумцы,

Съевши быков Гелиоса, над нами ходящего бога, –

День возврата у них он похитил…

“ОДИССЕЯ”

Хлеб оставался ведь! Не надо

рассудок было нам терять,

на бреге телок чтобы жрать

ленивых – Гелиоса стадо.

5. В нем телка каждая – как крепость:

хоть сорок лет такую брать,

героем звездным чтобы стать.

Признайся, друг – что за нелепость!

10. Без мяса жутко мы страдали:

нажравшись в мире без стыда,

мы пали низко так сюда,

бездумные, но глад прогнали.

«Дать этому произведению такое заглавие побудили меня две его составные части: МИФ, поскольку я весьма явно использовал здесь определенного рода мифологию, и ИСТОРИЯ, поскольку я пытался выразить более-менее связно состояние, независящее ни от меня, ни от персонажей мифисторемы».