и от расплаты – к убийству новому,
25. искал на ощупь
неисчерпаемую порфиру
в тот вечер возврата,
когда начали шипеть Почтенные
в скудной траве:
30. я видел змей, накрест с гадюками
сплетающихся над родом злым, —
судьбу нашу.
Голоса от камня, от сновидения
более глубоки здесь, где мир темнеет,
35. память изнурения, коренящаяся в ритме,
бившем землю ногами
забывшимися.
Тела, погрузившиеся в основы
иных времен, обнаженные. Глаза
40. устремленные, устремленные к знаку,
которого не разглядеть, как ни старайся.
Душа,
пытающаяся стать твоей душою.
Даже тишины нет у меня более
45. здесь, где жернова остановились.
Октябрь 1935
Из цикла «Тетрадь упражнений». 1928–1937
По поводу одного чужого стиха
Элли, Рождество 1931 года.
Счастлив проделавший странствие Одиссея.
Счастлив, если в начале пути он чувствовал, что в теле его простерты снасти крепкие любви, словно жилы, гудящие кровью.
Любви в неисчерпаемом ритме, неодолимой, как музыка, и непрестанной,
потому как родилась она с нашим рождением, но когда мы умрем, умрет ли она – про то ни мы, ни кто другой не знает.
5. Молю бога помочь мне высказать в минуту великого блаженства, какова она – эта любовь.
Иногда, возвратившись с чужбины, я слушаю ее далекий гул, словно шум моря, сочетавшегося с неизъяснимой бурей.
И тогда вновь и вновь является мне призрак Одиссея с глазами красными от соли морской
И от страсти созревшей сполна видеть снова дым, идущий от тепла его дома, и пса, одряхлевшего у ворот в ожидании.
