Руда - страница 16

Два раза брал Ярцов перо в руки, но всё-таки не подписал.

– Потом, – сказал. – Я потом подпишу, ты… вы… не сомневайся, Мосолов. Книги эти я возьму к себе, вот Сунгуров еще раз пересчитает, – так это, для порядку.

– Если по порядку, то книги из конторы я дать не могу, – ответил приказчик, нагло глядя прямо в глаза Ярцову. – Да ведь, сударь, это и не обязательно – за прошедшее время книги ревизовать. В инструкции у вас про то сказано.

Ярцов рот раскрыл от удивления: инструкция была секретная и только вчера подписана главным командиром. А демидовский приказчик уже читал ее! Надо с ним держать ухо востро.

От хозяйских хором Ярцов отказался, – попросил для жилья простую избу, но отдельную. Избу ему отвели.

Егор первые дни никак не мог свыкнуться с новым своим положением. При виде Мосолова дрожал. Попадись приказчику беглый школьник еще неделю назад – шкуру бы с него спустил. На заднем дворе третий день бьют батогами крестьянина – а за что? – за то, что подал в Главное правление заводов челобитную с жалобой на приказчика. И крестьянин-то не крепостной, а только приписной к демидовскому заводу.

Егор побывал в таборе за прудом. Там в берестяных балаганах, под холщевыми палатками жили только что привезенные семейства, купленные в разных концах России. В том же таборе под телегами обитали приписные крестьяне из-под Кунгура, человек сто. Они отработали на сплаве чусовского каравана и теперь могли бы вернуться домой, но Мосолов им объявил, чтобы через две недели опять явились – на сенокос.

Мужики сидели вокруг костров, озлобленно ругали приказчика, высчитывали по пальцам.

– Туда-назад на худых конях как раз две недели и выйдет. Значит, приехал, бабу поколотил, что плохо сеяла, да опять сюда торопись.

– Задержал на сплаве лишнее, сулил заплатить, и дал по три копейки за день. Прошлым летом баба без меня работника нанимала, платила ему по двенадцати за день да еда. Это где же деньги брать?

– Ой, неладно приказчик поступает! Гибель приходит народу.

– Разорение…

Егора мужики не боялись, допускали к своим кострам и разговорам. Может быть, втайне даже надеялись, что через него дойдет слух до горного начальства. Самим-то жаловаться запрещено. Раз как-то слышал Егор от мужиков про Юлу. Рассказывал Кирша Деревянный, молодой мужик, самый отчаянный в таборе.

– Бедного он никак не обидит. Еще поделится, А мироедам, бурмистрам да приказчикам от него горе. Где появится – уж там, глядишь, приказчик без пистолета да без охраны нос из заводу высунуть боится.

– Кирша, а ты расскажи, как Макар Юла воеводу повстречал.

– Это нашего-то, кунгурского?

– Во-во!

– Это так было. Ехал кунгурский воевода, Кропоткин князь, в монастырь. Сам в коляске, позади двое вершных стражников. В лесу, в глухом месте, повстречалась им телега – едет мужик рваные ноздри. Едет, с дороги не сворачивает. Воевода ему гаркнул: «Ты чего? Еще уши, видно, целы? Эй, верные слуги, дайте ему шелепугов!» А мужик-то и говорит: «Я, – говорит, – Юла». Ну воевода как глотку разинул, так и закрыть не может. У стражников руки не поднимаются. Юла дальше говорит: «А под кусточками сидят все мои товарищи». Воевода глаза скосил – ему почудилось разбойников, может, с тыщу. Сидит князь ни живой ни мертвый. Юла с телеги соскочил, подходит: «Что с тебя взять, воевода? Давай шапками поменяемся». Надел его соболью, ему прихлопнул свой колпак. Опять на телегу повалился. «Ну, – говорит, – я на дружбу, на беседу не навязываюсь. Объезжайте!» Кучер взял стороной, объехал. Юла себе дальше на телеге, куда знал. И никого-то под кусточками не было. Юла один был.