Приказчик положил руку на Егорово плечо. Егор качнулся, еще ниже склонил голову.
– Ну, как поглянулась моя история? А? За первым рублем приходи ко мне хоть завтра. Да ты что всё молчишь? Заробел, парень? Хо-хо. То ли бывает. Живи смелей – повесят скорей. Так-то.
Давнул еще плечо, повернулся и ушел. Егор поднял голову, приложил пальцы к щекам – они горели огнем.
Долго Егор бродил по вырубке, считал пни, отмечал их углем и бормотал: «Он мне… а я ему… он мне… а я ему». Это он вел запоздалый спор с приказчиком – воображал свои удачные ответы, представлял смущение и испуг своего противника.
«Сказать, не сказать Ярцову?» – раздумывал Егор, возвращаясь домой.
Егор не забыл, как Ярцов робел и тянулся перед главным командиром. С досадой и стыдом наблюдал Сунгуров, как Ярцова запутывал приказчик, – взять хотя бы первый день, когда чуть не были подписаны непроверенные ведомости. Твердости не хватало шихтмейстеру, вот чего. И весь он какой-то развинченный – не сядет прямо, а непременно развалится мешком, руки, ноги растеряет. По вечерам, до сна, подолгу валяется на кровати одетый и вздыхает. Вечно он почесывается, парик на боку. Раз Ярцов затворился в горнице, сказал, что будет работать. Полдня просидел. А потом Егор вымел из горницы ворох стружек и под подушкой шихтмейстера увидел резного из липы конька – детскую забаву.
Домой Егор пришел в сумерках.
– Сунгуров, ты? – крикнул из горницы Ярцов. – Я тебе творогу оставил. На окошке. Ешь.
Егор рассказал о сегодняшней своей работе. Много пней нашлось меньше четырех вершков, а такие деревья к рубке не показаны. И отводы лесосечные не те, что на планах, – вдвое, поди-ка, больше.
– Ты запиши и похрани пока, – равнодушно сказал Ярцов.
– А в Контору горных дел разве не будете писать?
– В Контору?
Ярцов вышел из горницы к Егору, тяжело плюхнулся на лавку, в самый угол.
– Нет, не стоит. Если при нас немерные деревья станут рубить, то запретим. А так – ну их!.. Пусть копится. Не люблю я начинать дело, когда не знаю, что из него выйдет.
– А если нас за недонесение потянут?
– Это еще когда будет. А верней, что никогда не будет. Всё это малости. Приказчик выкрутится.
Егор помолчал, а потом сказал неожиданно для самого себя, как это у него часто бывало:
– Сергей Иваныч, отпустите меня в рудоискатели.
– Ишь ты! – удивился шихтмейстер. – Полжизни в лесу да в горах прожить захотел. Медвежьим племянником заделаться. И то покою нет. Мне вот скоро на Баранчу ехать, так я пудовую свечу поставил бы, только б не ездить.
– А славно в горах! Сам себе хозяин. Нашел рудное место – награда.
– Много ты знаешь. Так тебе руда сама в руки и пошла.
– Я бы сначала на рудознатца учиться стал.
– Есть в городах ученые, да не очень-то лезут в горы. Руды искать – как в карты играть. Неверное дело.
– Так не пустите?
– Я власти не имею пускать, не пускать. Да тебе зачем отпуски? Ты мастер бегать. Вот опять ударься в бега да где-нибудь в самом тайном месте и раскопай прииск, чтоб сразу медная, свинцовая и серебряная руда.
– И золотая!
– Нет, золота у нас не бывает. Золото только в жарких странах находят, в Индии. Да и этого тебе хватит, три руды сразу никому не объявляй, собери из скитников да из беглых колодников компанию, завод тайно построй.
– Вас шихтмейстером, Сергей Иваныч…
Учитель и школьник взапуски стали сочинять чудесную небывальщину. Уж Егор стал главным командиром всех заводов, уж он построил дворец из свинцовых плит с серебряной крышей, уж Ярцов в карете, сто лошадей цугом, поехал к царице ужинать. Тут Ярцов опомнился:
