Иннес пожимает плечами:
– Я все помню. То ли это болезнь, то ли признак гениальности. Одно из двух. Скажи мне что-нибудь – и оно уже здесь, – он стучит по макушке, – не сотрешь.
Лекси невольно смотрит на его голову, представив, что под густой шевелюрой так и кишат знания.
– Не знаю, во сколько освобожусь. Я и недели не проработала, и…
– Ладно, ладно. Вот что, приходи и разыщи меня. Я буду у себя в редакции, в Сохо. Весь день, а то и всю ночь. Приходи когда угодно. Как освободишься. Визитку я тебе давал. Она еще у тебя?
Лекси кивает.
– Вот и хорошо. Адрес там есть. Значит, до субботы?
– Да.
Иннес улыбается, медлит на пороге. Лекси думает: поцелует он меня? Но Иннес, не поцеловав ее, даже не помахав на прощанье, спускается с крыльца и устремляется через улицу.
На подходе к Сохо Лекси останавливается. Нашаривает в сумочке записку и визитку Иннеса Кента, что хранила там со дня их знакомства. Адрес она и так помнит, но все равно сверяется с карточкой. «Редактор, – гласит визитка. – Журнал “Где-то”, Бэйтон-стрит, Сохо, Лондон».
Миссис Коллинз ужаснулась, когда утром на лестнице Лекси обмолвилась, что едет в Сохо. Лекси спросила, что тут такого.
– Сохо? – повторила миссис Коллинз. – Там полно богемы и пьянчуг. – Она прищурилась: – Заладила, почему да почему. Любопытство кошку сгубило.
Лекси засмеялась.
– Но я-то не кошка, миссис Коллинз, – сказала она, сбегая вниз по ступенькам.
Лекси окидывает взглядом улицу, подписанную на карте «Мур-стрит». Тихая улочка, с виду не скажешь, что здесь полно пьяниц. На обочине – одинокая машина; у подъезда стоит человек, читает газету; над магазином – низкий навес; из окна четвертого этажа высовывается женщина, поливает цветы в ящике.
Лекси устремляется в Сохо – шаг, другой, третий. Ее охватывает странное чувство, будто движется не она, а тротуар, здания, дорожные знаки. Постукивают по асфальту ее каблуки. Человек с газетой поднимает взгляд. Женщина в окне застывает с лейкой в руке.
Лекси проходит мимо магазина с сырами в витрине, огромными, будто колеса. На крыльце стоит продавец в белом переднике и что-то кричит на непонятном языке женщине с ребенком на другой стороне улицы. Он улыбается и кивает Лекси, та улыбается в ответ. За углом – кофейня, рядом на тротуаре собралась компания, что-то обсуждают, тоже на незнакомом языке. Они расступаются перед Лекси, один обращается к ней, но Лекси не оглядывается.
Дома из темного кирпича жмутся друг к другу, улочки узкие. В канавах журчит вода после недавнего дождя. Лекси огибает угол, другой, проходит мимо китайской овощной лавки, где продавщица складывает пирамидой желтые фрукты, из которых уже вынули косточки; мимо крыльца, где сидят на стульях двое чернокожих и смеются. Матросы в сине-белой форме шагают по проезжей части и вразнобой горланят песню; мальчишка-рассыльный на велосипеде, объезжая их, виляет рулем и что-то кричит через плечо. Пара матросов, оскорбившись, бросаются в погоню, но мальчишка жмет на педали – и дёру!
Лекси смотрит, запоминает. Все вокруг наполнено для нее смыслом: и развевающаяся ленточка на шапке одного из матросов, и окно, где умывается мармеладно-желтый кот, и облачко душистого пара у входа в пекарню, и слова, написанные мелом – по-итальянски? по-португальски? – на доске перед магазином, и раскаты музыки и смеха из-за решетчатой двери, и меховой воротник пальто и золотая застежка на сумочке у женщины, идущей по другой стороне улицы. Лекси впитывает каждую мелочь с ликованием и страхом: это прекрасно, прекрасно, ничего не прибавить, не отнять, – но что, если она не удержит в памяти всю эту красоту, упустит хоть что-то?
