Рука об руку - страница 15

– А если ты не принимаешь это решение?

– Я всё равно продолжаю творить будущее – только моей партией остаётся безволие. Но я принимаю его – и мы начинаем писать историю – я, ты, Кацура. И то, что кто-то был настроен более консервативно, а кто-то – более либерально, было ровно тем, что я хотел: я чувствовал свою волю среди других разных воль – и одновременно я чувствовал наше «вместе».

– А потом?

– А потом было посольство Ивакура, и, вернувшись, я решил, что лучше всех знаю, что нужно для страны. И стал терять ощущение чужой воли и уважение к ней. Но, удалив всех противников, я как будто остался один… Я уже не мог остановиться. И поэтому вскоре ушёл. Но то, что хотел, я получил.

– Так. А моё восстание? – я морщусь при мысли об этом, но следующий вопрос Сайго удивляет меня. – Чем то, как ты повёл себя, было на самом деле хорошо для меня?

Я смотрю на свистульку в его больших руках, вспоминаю его слова о том, чтобы жить по сердцу, и понимаю.

– На фоне друг друга. Мы шли к тому, чему стремились, смотря друг на друга. Я чувствовал свою волю в присутствии твоей воли – ровно до того момента, когда уже ясно мог различить её сам, без фона. А ты… На фоне моих действий, которые были тебе не по душе, особенно когда я отклонил идею похода в Корею, ты смог различить, что для тебя значит «жить по сердцу». Ты вернулся в Сацума и жил по сердцу до самого конца.

– Самое лучшее, что ты мог сделать для меня, чтобы помочь мне в этом, – отправить на меня войска. Жить по сердцу в этих обстоятельствах было очень страшно, но только лучший друг мог сделать такой подарок. Я благодарю тебя.

Я вынимаю из его рук свистульку, кладу её рядом с собой и опускаю лицо в его ладони.

– Наша дружба никогда не разбивалась, – слышится его голос, и он сбивает преграды и перегородки внутри меня, и я могу плакать и любить его во всю силу своего сердца. – Просто мы не всегда могли разгадать, как она была упакована.

– Я так скучал по тебе… – с трудом могу выговорить я.

– Мы никогда не расставались, мой друг…

Я смотрю, как Сайго удаляется по коридору, кивает кому-то, сидящему у входа, и исчезает в свете.

Я оглядываюсь.

Потолок в этом пространстве нависает низко. Поднявшись на ноги, я почти касаюсь его головой. Поднимаю руку, чтобы дотронуться до него, но потолок уходит вверх, и я не дотягиваюсь. Когда я опускаю руку, он приходит в прежнее положение над моей головой. Насколько я могу разглядеть, потолок и стены исписаны какими-то знаками.

У моих ног лежат спящие люди разных возрастов, кто в традиционной одежде, а кто – в европейской. Из разных мест их тел выходят светящиеся ниточки, тянутся по коридору и исчезают в свете. Я наклоняюсь к одному из спящих, чтобы коснуться его.

«Ещё не время», – звучит у меня в голове мягкий голос, да и сам я понимаю, что ещё не время. Со свистулькой в руках иду к выходу.

У выхода, скрестив ноги, с кистью в руке сидит Писарь и что-то пишет в свитке, лежащем у него на колене. Он дописывает столбик знаков, и они, соскользнув с бумаги, занимают место на стене у проёма. К моему приближению он откладывает свиток и кисть.

– Оокубо-сан, – кивает он мне и жестом предлагает сесть напротив. Замечаю у моих ног подушку для сидения и опускаюсь на неё. Устроившись и убрав свистульку в карман, поднимаю взгляд – между нами уже стоит небольшой столик с кувшином сакэ и чашками.