Пальцы одной руки переключаются на застежку джинс. Расправляются с ней. Ныряют внутрь, в такой острый влажный жар, что я не удерживаюсь от вопроса.
— Ты там вулкан, что ли, прячешь?
Вместо ответа холера подается вперед и в шею мне вгрызается. Будто вампирша, только что осознавшая свой лютый голод. Сама ко мне прикасается. Рубашку когтями скребет в бессильных попытках мне навредить.
— Там пуговицы есть, — милосердно ей шепчу, — спереди. Можешь ни в чем себе не отказывать.
Кретин, конечно. Ну какое в её положении “себе не отказывать”. Она тут для меня. Вся. По гланды мной оплачена. И хорошо бы до тех гланд членом добраться, да некогда.
Думал — придется долго её заводить. Думал, а потом добрался до точки назначения, и сам охренел от того, какой потоп у неё там происходит.
— А тебе ведь нравится, Катерина, — тихо-тихо над ней смеюсь и получаю второй укус. Крепче первого. Что ж, будь по-твоему, холера!
Засадил в нее пальцы так глубоко, её аж выгнуло. Вот теперь, кажется, верю, что было за что платить. Столько эмоций. Шлюхи так не могут. Шлюхи могут первоклассно имитировать, но ты это знаешь, знаешь и почти что слышишь ту фальшивую мелодию, в ритме которой они играют. А тут — чистый, незамутненный кайф, острый и невыносимый, лично для холеры. Потому что же это я её пальцами трахаю, это мне она едва заметно, но подмахивает.
Не терпится. Больше хочется. Будет тебе больше, холера! Столько будет — дно твое найду и головкой члена пощупаю.
Все восприятие кипит. Нужно ведь не только делать свои грязные дела, но и вслушиваться — не доносится ли издалека постукивание каблучков библиотекарши. Или чей-то другой топот.
Впрочем, обед. Студентота не спешит за знаниями, а Мариночка Анатольевна не хочет отрываться от романа. Мне помогать незачем, Иванова, кажется, тоже тут в фаворитах, раз её до священных полок одну пустили.
Хорошо. Лучше просто не бывает. Никто не мешает мне делать то, что вообще-то в библиотеке делать не полагается. А как хороша холера сейчас — словами не описать. Можно только любоваться.
Бросаю взгляд на часы и понимаю — еще чуть-чуть, и я не то что её кончить не успею заставить, так и презерватив не надену. А значит, надо ускоряться.
Джинсы с неё долой. Трусы… Да черт с ними, не помешают. Судя по глазам девчонки — она где-то в районе “отчаянно мечтаю упасть в обморок”. Да кто ж тебе даст, кошка ты мартовская? Ты еще минуту назад на пальцы мои насаживалась. Губу закусывала, чтобы не орать.
— Иди сюда, — двигаю к себе, крепче стискивая ягодицу. Господи, какая же задница роскошная, хоть вообще от неё рук не отрывай. Так и ходи, держись за неё, как приклеенный. А надо оторваться. Штаны сами себя не расстегнут. И холера не расстегнет — у неё руки трясутся. Да-да, я знаю, она же в мою шею ими цепляется.
Возня с презервативом — торопливо-дерганная, невыносимо-долгая. Тому, кто три сраных года терпел одержимость, и двадцать секунд — вечность.
— Ну же! Давайте уже! — вот чего не ожидал, так это то, что из холеры моей это вырвется. Краду себе секунду, чтобы глянуть на неё. Вся горит, дрянь моя заклятая. Губы кусает, глаза блестят лихорадочно, щеки румянцем пылают.
А ведь правда хочет. Правда не терпится! Настолько, что даже забыла, где я её трахаю. Или не забыла? Шепчет-то все так же. Тихо-тихо, едва слышно, только для меня.
— Как скажешь, холера, — крепко стискиваю обе ладони на её заднице и толкаюсь внутрь.
