– Да, я бы хотела сфотографироваться, но только не на паспорт, а в обнаженном виде.
– Мы не можем предоставить вам таких услуг, – не переставая лучезарно улыбаться, сказал фотограф. – Но я знаю человека, который мог бы вам это устроить…
– Дело в том, что я пришла к вам с улицы, а потому не могу быть уверена в том, что пленка окажется в единственном экземпляре и что ваш приятель не сможет использовать ее в своих целях…
– Тогда давайте фотографироваться на паспорт, – улыбка по-прежнему освещала его красивое лицо.
– По-моему, вам грех прятаться в этой богадельне, – вдруг сказала Юля, имея в виду, что такую красоту нужно показывать людям, а не скрывать, согнувшись в позе Квазимодо, под черной таинственной тряпкой фотоаппарата. – Что вы так на меня смотрите: разве вам никто не говорил о том, что вы красивы?
– Да знаете ли, как-то неожиданно слышать комплимент от женщины.
– А вы послушайте. Мне в последнее время хочется всем говорить то, что я думаю. Как вы считаете, это глупо?
– Пройдите ко мне, поговорим… – фотограф жестом пригласил Юлю войти в комнату, ярко освещенную софитами, в центре которой красовался старинный арабский стул, а по углам разместились огромные плюшевые игрушки, надувной, гигантских размеров телефон и прочие необходимые атрибуты поточной фотографии вроде гипсовых дореволюционных колонн, шелковых с кистями абажуров и букетов искусственных цветов.
Юля села на стул и, зажмурившись от внезапно направленного на нее снопа яркого света, спросила:
– Это вы фотографировали Марину Бродягину?
Но вместо ответа фотограф вдруг предложил Юле выпить. Пока он отсутствовал, зазвонил телефон. Юля взяла трубку. «Паша, это ты?» – спросил женский голос. Юля не могла отказать себе в удовольствии спросить: кто это? И трубку сразу положили.
– Кто это? – крикнул фотограф.
– Так, ошиблись номером! Я не ослышалась? Вы собираетесь со мной выпить? Но я не пью!
– Нет, давайте опрокинем по маленькой, помянем Маришку…
Он вынес из темной каморки две наполненные рюмки с водкой, затем – разрезанное напополам большое красное яблоко. Юля сделала вид, что выпила, он заметил это, но ничего не сказал, зато позже, после того как ритуал был завершен, произнес на выдохе, словно то, о чем он говорил, было само собой разумеющимся и только невежа мог бы подвергнуть этот факт сомнению:
– Разумеется, ее фотографировал я. Вы, очевидно, не здешняя или никогда не интересовались фотографией, раз вам ни о чем не говорит моя фамилия: позвольте представиться – Аркадий Португалов, – и он по-киношному галантно поцеловал ей руку. – Прошу любить и жаловать.
«Значит, звонили не ему, – мелькнуло в голове у Юли. – Спрашивали же какого-то Пашу…»
– Вы такой смешной и какой-то ненатуральный.
– А что вокруг не смешно и натурально?
– Все. Натуральны обнаженные тела девушек, которые вы снимаете, не смешно, что убили одну из самых сексуальных ваших натурщиц…
– Вы из милиции? – Улыбка наконец-то сошла с его лица, и оно приняло озабоченное выражение.
– Нет, я никакого отношения к милиции не имею и занимаюсь расследованием убийства Марины частным образом на правах друга семьи.
– Понятно. Но я вам ничем помочь не могу. Марина была как запертая на крепкий замочек шкатулка. Красивая, дорогая, а вот что там внутри и соответствует ли содержимое самой шкатулке – этого, пожалуй, никто не знал. Я лишь подозревал, что интеллект у нее на уровне табуретки (вы извините, что я так о ней говорю, ведь о покойниках принято говорить лишь хорошее), но этот факт, как вы и сами уже знаете, не помешал ей жить в свое удовольствие…
