– Да.
Ответ дался Миле Свон нелегко. Всё же, прежде чем девушка посетила его кабинет, она достаточно нравоучений выслушала. Разнимали её и Антуана Грумберга едва ли не всем миром, так как происшествие случилось не очень-то далеко от главной городской площади, а на тот момент там присутствовало не только всё руководство академии, но и много кого ещё. Естественно, из всех этих людей не съязвили или не высказали своё мнение единицы. И понимание вины их речи в студентке всё же пробудили. Во всяком случае, Люцию в настоящем было понятно – Мила Свон кристально ясно осознала, отчего её гневное возмущение во время турнира выглядело со стороны постыдной нелепицей. Однако, подобные моменты (когда совесть бьёт, как кувалда по наковальне) всегда способствовали тому, чтобы незаметно воспоминания о неприятном событии искажались. Чаще всего, люди выдумывали, что в тот момент их посетила та или иная благородная мысль. И Мила Свон уже принялась прятать истину глубоко в себе, как вот Люций взял и обнажил правду. Намеренно.
– Сердце и разум редко дружат, – утешающе произнёс он, но затем резко изменил интонацию на строгий тон. – Однако, мне видится, что вам, аир Свон, давно была пора уяснить – иного от профессора Аллиэра вам ждать не следует. Некоторые не только не способны любить, они в принципе не умеют делать так, чтобы давать другим спокойно любить их.
– Замысловато сказано, но я поняла вас, – тихим голосом произнесла Мила Свон, прежде чем через набежавшие слёзы призналась. – Мэтр Орион, мы на эту тему давно уже не разговаривали, но я думаю, вам надо знать – я ведь так и не насчитала пяти причин быть с профессором Аллиэром. Не смогла.
– Нисколько не сомневался, – криво и грустно улыбнулся он. – Любовь обычно заставляет женщин расцветать, но от вас словно тень самой себя осталась. Так что тему ваших отношений с профессором Аллиэром я вновь поднял только оттого, что меня замучила совесть. Да-да, аир Свон, по зиме я решил отрешиться от происходящего, но недавний комментарий профессора Гофмайна изменил моё мнение.
– Что он сказал? Когда? – спросила девушка, вмиг побледневшая от страха того, что она может услышать.
– Сегодня, ещё до турнира, был момент, когда мы с ним остались наедине и он мне посоветовал присмотреться к вам. Присмотреться, так как ваш вид стал как-то ему напоминать вид тех, кто ещё вчера сидел и послушно записывал лекцию, а наутро поднялся на самую высокую башню и спрыгнул с неё вниз. И, знаете, честно-то говоря, у меня такое же ощущение, – сказав так, Люций ненадолго сжал пальцы в кулак, но тут же понял, что не стоит ему так делать, и поэтому пальцы резко разжал. А затем он грустно вздохнул и, мягко посмотрев на свою студентку, продолжил говорить: – Аир Свон, мне совсем не хочется, чтобы до такого дело дошло и поэтому я требую от вас высказаться. Если держать боль в себе, она может поглотить без остатка. Поделитесь своими тревогами.
– Да было бы что рассказывать, мэтр Орион. Беда у меня одна и та же – то, что я профессором Аллиэром словно больна, – пролепетала Мила Свон, прежде чем стёрла со щёк набежавшие слёзы и призналась. – Правда, я не понимаю, что со мной. Мне подле него становится всё хуже и хуже, да и рядом с ним я живу не своей жизнью. Чтобы не разочаровывать его, я делаю всё, как ему нравится. Всё! За последний месяц единственное, в чём я воспротивилась, так это то, что решила принять участие в турнире. Но профессор Аллиэр и тут меня проучил. Он намеренно сделал мне больно. Ведь можно было сказать всё как-то иначе. Другим способом.
