– Вот подонок, – гневно прошептал Саймон. Пусть он давно догадался, кто его подставил, но такого масштаба подлости даже предположить не мог.
«Аж не куда-то, а напрямую в королевскую службу безопасности», – был поражён до глубины души Саймон, но… но возразить кое-чем дельным на сказанное для него было возможно.
– Мой брат сам ко мне сына привёл. Вон, не верите, так у моих слуг спросите. Чай не плакал, не страдал малец ни разу, что у дядьки живёт. А отчего оно так? Так отцовскому указу подчинялся.
– Неужели это не вы были инициатором «отцовского указа»? – приподнял брови Герман Грумберг.
– Нет!
– Предположим. Тогда зачем вам чужой ребёнок?
– Да какой он мне чужой? – демонстративно выпучил глаза Саймон, хотя попытки найти общий язык с Вильямом, привели его к мысли, что большего гадёныша среди малолеток ещё поискать надо. Пожалуй, на всей территории Верлонии другого такого шельмеца не встретишь. Однако ж, вслух Саймон произнёс другое: – Лорд Грумберг, я же потому и рассудил, что просьба брата за его сыном приглядеть с тем связана, что раз я собственными наследниками ещё не обзавёлся, так, быть может, к племяннику привяжусь и на него завещание составлю. Ну, а мне несложно было родную кровь под крыло взять. Захотелось узнать мальца получше, да и думалось мне, что так я и Вильгельм помиримся. Ведь я и он, лорд Грумберг, в ссоре не первый месяц. И, виделось мне, что пришло время старые обиды забыть. Но мой брат не… Он, оказывается, вот что, сволочь, удумал. Вот оно что.
Сердце Саймона, казалось, было в кровь растоптано. Ладно ещё когда Вильгельм только торговым делам мешал, но такое вот… Право, Саймон ещё более-менее ровно понял бы попытку убийцу подослать дабы от него избавиться. Но радеть за то, как бы собственного брата прилюдно под правосудие палача отправить? Нет, это в голове с трудом укладывалось. В глазах даже противно защипало. Но хотя в сложившейся ситуации даже для мужчины расплакаться было бы не зазорно, Саймон старался держать себя в руках.
Граф Мейнецкий, глядя на эти старания, позы и мимики лица не изменил. Голос его звучал так же ровно, как у бесстрастного судьи:
– Я бы с удовольствием поверил в вашу версию, мистер Сильвер. Право, она хороша и трогательна. Но ведь кто-то отдал указание Вильяма Сильвера в случае неурядиц на тот свет отправить, и для меня сомнительно, чтобы этим озаботился его собственный отец. Единственный сын – зачастую единственная отрада в жизни. Поэтому у меня больше веры в то, что вина лежит на шантажисте невинным ребёнком, а не на убитом горем отце.
Саймон, казалось, перестал дышать, но вовсе не от того с каким осуждением и каким цепким взглядом посмотрел на него королевский советник. Новое известие у него в голове не укладывалось. Пусть своего племянника Саймон невзлюбил, дурного он ему ничего не желал. Всё же Вильям был ребёнком, которого просто вот так вот дурно воспитали. Да и текла в нём родная кровь. По этой причине Саймон приказал своим людям с мальчика глаз не спускать и только. У него язык не повернулся дать указание хотя бы ухо отрезать, коли Вильгельм свою собственную игру поведёт.
– Мёртв? Вильям что, мёртв? – ошарашенно прошептал Саймон и, если бы мог, так со стоном бы за голову схватился и упал на колени. Право, не держи его двое стражников, так бы и произошло.
«Сволочь! Какая же сволочь! Даже сына не пощадил», – гневно прозвучало внутри Саймона, когда королевский советник ответил:
