— А остальные тоже?
Имени Богдана Лада произнести не смела с тех пор, как стала нежитью. Да Глафира и без неё догадалась.
— Кто как, — пожала она плечами. — Барин с барыней теперь нечасто здесь проживают, сыновья подрастают, надо в столице крутиться. А остальные разбрелись по свету. Надья в монастырь подалась, как мечтала.
Сказала и скривилась, будто в служении Господу было что-то постыдное.
—Говорила же, не смей думать о том, кому до тебя дела нет, — Глафира почернела лицом и сделалась похожей на обгоревшую деревяшку. По крайней мере, это было первое, что пришло Ладе на ум: она так и выглядела, покуда леший не принёс умирающую к озеру. Пожалел по-своему.
— Ему и ранее до тебя дела не было, иначе бы в омут с головой не кинулась, — проворчала Глафира, вытерев губы рукавом и снова приняв красивый облик.
— Ну, мы тут не затем, чтобы лясы точить впустую. Споры поповским болтунам оставьте, уж они расскажут, как мир устроен, и кого в нём должно быть много, а кого и вовсе не должно, — покачал чернявой, почти цыганской головой леший, и тронул Ладу за рукав. — Таков порядок, милая: новую русалку тянет в те места, которые она оставила при жизни. Нормально то, всех тянуло, а сейчас сама видишь. Этот мир и тот, другой рядом совсем, но не соприкасаются, разве что сама пожелаешь.
— Нас не видит никто?
— Сейчас — нет. Но чуют, не все, конечно, слышишь пёсий вой?
Действительно, вдалеке, будто даже у озера выли собаки на разные лады, другой раз стало бы жутко, рука потянулась перекреститься, а теперь ничего. Остановившееся сердце молчало.
Обратный путь проделали молча. Лада шла первой, на три шага впереди спутников, но знала, что те не отстают. Попытка побега не удалась, более того, она была предсказуема, а от того Лада чувствовала себя униженной. Если всё увиденное — правда, а если не верить спутникам, то своим обострённым чувствам придётся, значит, дорога назад отрезана.
Как ломоть хлеба. И крошки, упавшие при дороге, склевали птицы, как те вороны, что набрасывались на красные ягоды лешего.
Вот и знакомая ива! Лада остановилась и посмотрела вверх, на поникшие ветви, спускающиеся к самой воде. Ива почти не изменилась, разве что ранее Лада считала дерево выше, чем сейчас.
— Ну, девоньки, дальше дорогу знаете! — дядя Митяй помахал рукой и остановился, снова оперевшись о свой посох, походящий теперь на зелёную дубинку, расширяющуюся книзу.
— Благодарим за помощь! — Глафира повернулась и поклонилась, приложив руку к груди. И взглядом заставила Ладу сделать то же самое.
Что ж, почему бы и нет? Ладе было всё равно, она вдруг потеряла всякую цель и сделалась безучастной. Какая разница, где теперь быть? Сесть бы под ивой и смотреть, как мимо текут дни, как сменяют друг друга времена года, как проходят годы, пока, наконец, Небо смилостивиться и превратит её в камень или траву.
Знала: не позволят. Теперь она часть чего-то большего, а раз так, то надо смириться и покориться судьбе. Хотя бы после смерти.
— Пойдём, скоро рассветёт.
— А если я останусь? — спросила Лада. — Если встречу солнце, оно изжарит меня?
— Нет, меня же не изжарило. Я вон сколько меж людей ходила.
— Зачем?
— Тебя примечала, — горделивая улыбка коснулась губ Глафиры. — Но теперь мне вышел срок, среди людей нам тяжко. Пойдём, говорю, не дури!
Обратный путь в подводное царство, как про себя его прозвала Лада, занял больше времени, но дышать стало значительно легче, и петь снова захотелось, и за садком из водорослей ухаживать, стайки рыбок привечать и лечить, коли кто нуждался. Озеро оказалось большой периной, на которой так хорошо спится после долгого и трудного дня.
