И пусть дед Добрыня ни слова о себе не рассказал, хотя бы о ней не расспрашивал, почему простоволоса, почему боса, зато больше интересовался отцом Лады и о женихе расспрашивал. Каков он из себя, где к работе приставлен.
— Кузнеца сын? Нет, не встречал, — покачал головой, когда дорога вывела к лугу, за которым и начиналась деревня. — А нас ждут. Посмотри, не знаешь ли девицу.
— Здравствуй, Лада. Ты похорошела с тех пор, как мы расстались, — Глафа, это была Глафира, всё так же косила на один глаз, и щека осталась обезображенной, будто расстались как и полдня не минуло.
— Что ты здесь делаешь?
Глафира молчала. Одета она была в обычный непраздничный сарафан поверх серой рубахи, будто барыня или баба Хрися послали её по надобности среди ночи. Неужели засада? Но они должны считать её умершей. Мысли путались, тело просилось обратно, к воде, гребень голову прояснял, но ненадолго.
Лада была уверена, что ещё шагов двадцать и упадёт, но поворачивать не собиралась.
— Отведи к отцу Дионисию, помоги! — прошептала она, хватая девицу за руку. Вдруг убежит? Самой не дойти, а согласится ли странный дед её провожать, ещё вопрос.
— Ну к попу так к попу, — скривилась Глафа и ответила неожиданно грубо, но руки отдёргивать не стала. Не утаились от Лады и её переглядывания с дедом Добрыней, неужто знакомы? Впрочем, сейчас не до того, да и странного в том ничего нет, дед Добрыня сам сказывал, что подле барина крутится, в доме его знать должны тогда, но как это она раньше о старике ничего не слышала!
Стало нестерпимо жарко, в голову ударила красная волна, превратившая ночь в подобие выцветшей от времени картины.
— Держись, девонька! Может, вернёмся? — прошептал дед Добрыня, подхватил Ладу под руки и не дал упасть. Дунул ей в лицо, и мир стал прежним, а сама Лада почувствовала себя так, будто прохладной водой на макушку плеснули и холодный ветер освежил щёки.
— Простите, нет, мне к отцу Дионисию надобно.
— Именно к нему? — переспросила нетерпеливо Глафа. В её тоне Ладе почувствовалось плохо скрываемое торжество.
— Верно, только он мне поможет.
— Сказано, к нему, — многозначительно вздохнул старик, снова опершись о свою палку. — И мне туда, птичек покормлю.
Глафа кивнула и подала Ладе руку.
— Не стесняйся, со мной не пропадёшь. Пошли, тут идти недалече, но всё же потоптать землю придётся.
Лада оглянулась на лес, стоявший позади, и позволила себя увести. Глафу она знала давно, деда Добрыню ранее не встречала, но ведь они с Глафирой были знакомы, да и лихой человек ещё в лесу напал бы.
Дорогу Лада помнила и без них, вот уже показались первые дома деревни. В темноте они выглядели выше, чем Лада привыкла считать, и заборы казались иными, но всё это от больной головы, просившей воды. Русалки не пьют и не едят, но вода им необходима, как воздух живому человеку.
Против ожиданий в деревню они не зашли, а обогнули по дуге.
— Так надо, — было сказано Глафой, и Лада почувствовала, как земля под ногами сделалась мягкой, будто перина. Дорога привела к погосту.
Здесь было тихо и покойно, как и положено, но ранее Лада боялась могил, особенно безымянных, с покосившимися и полусгнившими крестами, как страшилась и холмиков за оградой, где покоились умершие без покаяния. Сейчас ей захотелось обойти все, сказать над каждым ласковое слово, поправить по мере сил кресты и сплести венки, чтобы потом повесить их на надгробия или пустить по воде.
