Русская философия XXI века. Максимы - страница 10

Возможное – это будущее наличное, взятое в перспективе бесконечности. Возможное существование действует на нас своей возможностью. Возможное существует не потому, что мы хотим, чтобы оно было, а потому, что превосходит наличное и поэтому всегда опаздывает, задерживаясь в ожидании подходящего случая стать наличным. Всякое наличное завёрнуто в оболочку возможного. У каждого из нас есть прошлое, которое было. И еще есть прошлое, которое могло бы быть, но которого не было. И то, и другое дают нам о себе знать. У каждого из нас есть будущее, которое будет. И еще есть будущее, которое могло бы быть, но которого не будет. Хотя несбывшееся нашей жизни и определяет всю нашу жизнь.

Возможное реализуется, невозможное – нельзя реализовать, оно находится вне плана реальности. Его можно только актуализировать. В процессе актуализации невозможное остается там, где оно актуализируется. То есть оно остается в пространстве мистерии, в том, что не может быть отнесено к миру фактического существования. Актуализация оказывается скрытой причиной любой реализации, а невозможное утверждает себя как нечто более фундаментальное, чем реальное.

В актуализации мы посредством воображения оказываемся причиной реальности объектов воображения. Но вне актуализации эти объекты не существуют, ибо они требуют наших непрестанных усилий, чтобы существовать. Актуальное – не реально, а реальное – не актуально. Первое – невозможно. Второе – не актуально. Проблема же состоит в том, чтобы объекты актуализации заставить существовать вне актуализации. Но для этого они должны пересечь границу воображаемого, то есть трансгрессировать. А трансгрессировать – значит наличное заменить возможным. Суть феномена актуализации состоит в том, что сам этот феномен не наблюдаем, а действия его наблюдаемы.

Галлюцинации взорвались. Поворотом к самости обозначено присутствие наскальной живописи. Самим фактом существования наскальной живописи человек говорит: «Вот я». А там рядом – это не я. Это обезьяны.

Что же в наскальной живописи есть такого, что дает нам уверенность в том, что это не обман природы, не игра какого-то злокозненного гения, что она составляет первичную самопрезентацию человека?

Во-первых, это наглядное удвоение мира. В наскальной живописи мир впервые раздвоился, сошел с ума, ибо он обернулся и посмотрел на себя. Источником этого поворота является абсурд, сконцентрированный в человеке. Теперь, когда все уже случилось, мы никогда не будем родственниками обезьяны, ибо у нас появился второй план, внутренний мир. И мы всегда из одного мира можем уйти в другой. Мы всегда можем сойти с ума. Несколько наскальных рисунков обрекли нас на проблему поисков реальности. Нам нужно выбрать, где ее искать: в плане имманенции или в плане трансценденции. Мы не знаем, что реально в раздвоившемся мире. Для нас реальность стала проблемой.

Во-вторых, человек живописью на скалах открыл для себя пространство как таковое и впервые посмотрел на себя со стороны шизофренического раздвоения. И увидел себя в пространстве. Один раз художник был там, на стене пещеры, в виде линий своей руки, прикоснувшейся к стене, а в другой раз – перед стеной.

В-третьих, он открыл для себя время, нарисовав большого зверя, а внутри него маленького. И этот маленький должен был появиться из большого зверя. Он впервые поместил себя в поток ощущений, обнаружив в нем первые последовательности.