Она игриво задела его локтем, засмеялась звонким смехом:
– А не осилишь жбан? Что ж ты за муж еси?
– Мал я, – стеснительно ответил Сивоок.
– Ой, гляньте на него! – молодица громко расхохоталась. Забежала с другой стороны, толкнула Сивоока уже сильнее, но парень не сдвинулся с места. – Видели такого малого! – выкрикивала неугомонная молодичка. – А откуда же ты взялся у нас тут?
– Оттуда, – махнул Сивоок рукой в сторону леса.
– Да там люди лишь исчезают, – вмешался в разговор один из мужчин, – а приходить оттуда – невиданное дело.
– Пришли же мы с купцом, – пробормотал Сивоок. – А вы кто такие? Что за город ваш?
– Радогость. – Молодичка, видимо, не хотела никому уступать своего гостя. – Город наш Радогость называется, а меня кличут Ягодой. А ты как зовешься?
– Сивоок.
– Почему же так?
– Не ведаю. Видать, из-за глаз.
– А какие же глаза имеешь? Взгляни на меня.
Сивоок вспыхнул до корней волос.
– Посмотри мне в глаза, посмотри.
Но как же он мог смотреть в ее бездонные глаза! Сивоок попытался было выбраться из толпы и спастись хотя бы возле Какоры. Но Ягода была быстрее не только телом, но и мыслью.
– Подожди-ка, поведу тебя к моей тетке, – сказала она, – тетка моя Звенислава хочет тебя видеть. А ей отказывать негоже.
Молодица схватила Сивоока за руку, потащила, расталкивая людей, тарахтела неумолчно:
– Тетка Звенислава у нас в величайшем почете. Потому как в Радогости женщины… Ты не ведаешь еще? Мужчин у нас мало… Исчезают в пущах… Идут и не возвращаются… И никто не может понять, что же это такое… Когда-то у нас были такие мужчины… Ой, такие же!.. А теперь видишь!.. И мой муж не возвратился из пущи… И все нам самим приходится… Вот так и тетке Звениславе… Тетя Звенислава, вот отрок, а зовется смешно: Сивоок.
Они остановились возле той темнолицей женщины, у которой на руке была золотая гривна с яблоками. Сивоок не столько смотрел на старую Звениславу, сколько на ее гривну, ибо ничего похожего еще нигде не видел. Золотой тур с изогнутой спиной, будто Рудь в давнишней своей стычке со старым Бутенем, упираясь задними ногами в огромное золотое яблоко, пробовал поддеть точно такое же яблоко рогами. Каждый мускул, каждая шерстинка на туре были отчеканены с подробностями почти невероятными. Кто бы это мог такое сотворить? И откуда привезена гривна? Неужели сюда могли добраться еще какие-нибудь гости, кроме них с Какорой? Ведь и назван город Радогость, видимо, в насмешку над тем далеким и широким миром, который никогда не одолеет тайных и опасных тропинок, ведущих сюда.
– У тебя глаз жадный, как и у твоего купца, – сурово сказала Звенислава, заметив, с каким вниманием всматривается Сивоок в ее гривну.
Хлопец зарделся еще больше, чем раньше от приставаний молодички с соблазнительными глазами.
– Люблю красивое… – пробормотал он. – Был у меня дед Родим… Он… творил богов – Световида, Даждьбога, Стрибога, Сварога… В дивных красках… На глине и на дереве… С малых лет привык…
– Рехнувшийся малость отрок, – прыснула Ягода, – здоровый, как тур, а бормочет про какую-то глину… Ведь это же дело женское… Тетка Звенислава вон…
– А кыш, – прикрикнула на нее старуха, – замолчи, пускай отрок посмотрит и у нас… Жилище наших богов…
– Видел снаружи, – сказал Сивоок, – уже все осмотрел… Чудно и прехорошо… Нигде такого нет, в самом Киеве даже…
– А что Киев? – молвила Звенислава. – Киев сам по себе, а Радогость – сам… Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь.
