Русские: куда мы идем? - страница 27



На своей встрече с представителями прессы, по сути первой после возвращения из Фороса 22 августа 1991 года, М. Горбачев как бы походя обронил, что он всего им все равно никогда не расскажет. Но уже сами по себе эти слова говорят об очень многом…

В чем же дело?.. Ответ, как все гениальное, прост: был государственный переворот, тщательно подготовленный и профессионально проведенный Горбачевым-Ельциным, по спецзаказу…

Мы, члены ГКЧП, не готовили переворота. У нас, поверьте, хватило бы ума и возможностей арестовать все российское руководство еще далеко от Москвы, в аэропорту, на даче, на дороге. Возможностей было сколько угодно. Даже в здании Верховного Совета РСФСР, если бы ставили такую цель. Дело в том, что 19 августа стало окончательно ясно мне, думаю, и многим другим членам ГКЧП – кому раньше, кому позже, – что Горбачев решил использовать нашу преданность делу и своей стране, народу, чтобы расправиться нашими руками с Ельциным, подталкивая нас на кровопролитие. Затем, как президенту СССР, расправиться с виновниками этого кровопролития, то есть с нами. В итоге – страна в развале, раздел и беспредел, он на троне, а все, кто мог бы оказать сопротивление, на том свете или в тюрьме.

Ельцин, я уверен, знал этот сценарий и готовил заранее свой выход из-за занавеса. Он тоже решил использовать нас, откорректировав сценарий Горбачева. Он решил нашими руками убрать Горбачева и затем, также организовав кровопролитие, ликвидировать нас… Ему никогда не поздно было уступить, сославшись на неосведомленность. Горбачев же потерял чувство меры и времени, опять испугался и отложил разрешение конфронтации с Ельциным, сдав свою последнюю команду… Опоры в народе не было давно. Понял он это в самолете при возвращении в Москву, а окончательно – на трибуне Верховного Совета РСФСР. Там стоял уже политический труп[18]».

Несмотря на описанное В. Павловым противостояние Горбачева и Ельцина, словам его о том, что путч был не чем иным, как «государственным переворотом, тщательно подготовленным и профессионально проведенным Горбачевым-Ельциным», – веришь, поскольку сам Ельцин признает позже в книге «Записки президента»: «Никогда не ставил себе цели бороться с ним (Горбачевым), больше того – во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм». Другое дело, что вызывают большие сомнения «тщательная подготовка» и «профессиональное проведение» самого путча.

Как могло случиться, что такие опытные люди, как министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, председатель КГБ Владимир Александрович Крючков и застрелившийся сразу после провала путча министр внутренних дел Борис Карлович Пуго допустили, что все три дня путча исправно работали международная, внутрисоюзная и городская телефонная связь, вокзалы, аэропорты, почта и телеграф? Взяли бы себе в консультанты любого недоросля-старшеклассника, который из школьных учебников знает, кáк устраиваются государственные перевороты! Или, как уверяет нас в этом Павлов, члены ГКЧП изначально поставили перед собой задачу всячески избежать кровопролития? Тогда зачем было вводить в Москву войска? Были уверены, что один вид боевой техники и вооруженных солдат испугает Ельцина и вынудит его капитулировать?

Ельцин ничуть не испугался этой «массовки», к которой прибегают режиссеры театральных и кинопостановок, чтобы показать «масштабность» задуманных ими сцен. Он поступил единственно правильно: позвонил первому заместителю министра обороны СССР Павлу Сергеевичу Грачеву, которого хорошо знал, и потребовал прислать для защиты от возможного штурма Белого дома танки. Грачев и прислал, за что Ельцин после развала Советского Союза сделал исполнительного генерала министром обороны Российской Федерации и произвел его в генералы армии.