Русский сокол - страница 6

Я знаю, ей было страшно рассказывать как все было на самом деле. И делала она это не для меня, а для себя: потому что только так, через это признание, могла вернуться жить к бабушке и дедушке. Но Я ее детский эгоизм понимаю и не злюсь.

Здесь, наверху, мне все открылось. Что дети повторяют родителей не только чертами, телосложением и характером, но и судьбами. Не всегда, но в большинстве случаев. Открылось, что Анечка – когда вырастет – станет такой, как мама: неразборчивой и безразличной. Что дядь-Сережа меня бил, потому что и его, когда он был маленьким, бил отчим. И что я, когда стану взрослым, тоже буду бить детей – своих или приемных. Чтобы так отомстить ему, дядь-Сереже.

Я не хочу им становится. Но он все равно будет вырастать во мне, потихонечку заменяя меня собой – чем дальше, тем больше. Я догадался, – что-то изменить в череде повторов можно лишь когда сам маленький, когда тебя неразбавленного в тебе самом еще много. Поэтому 8 июня и бросился оттаскивать дядь-Сережу от мамы, – чтобы мое Я осталось живым, чтобы там ни случилось.

Чтобы попасть наверх.

Семейные легенды повествуют, что бабушка мужа с войны не ждала, и не дождалась: тот погиб в Польше в сентябре 45-го. Был авиационным техником, офицером. До того служил под Полтавой, куда – после «челночных» бомбежек Германии – садились американские и английские бомбардировщики. Дед попал под машину, и не выжил. (О чем я узнал уже взрослым, на сайте Министерства обороны). Наверное, сильно «датым» был. Бабушка – когда из эвакуации с двумя детьми вернулась в Краснодар – жила довольно весело. Было на что: всю жизнь она работала то товароведом, то кладовщиком. Любила цацки и наряды. О гибели деда говорила редко, и поддерживала версию героической гибели – в бою с Армией Крайова. Поляки тогда делились – на «красных» и тех, кто поддерживал их правительство в изгнании. В бою с «лондонскими», дед, якобы, и погиб.