— Так другие страдают без души, — выдает он. — А кто душевный человек, тому водка нужна.
— Вот! — радуется дядя Сема, обретя неожиданную поддержку в лице Гордеева. — Душа у меня, баб Тонь, а ты…
— Во-о-от, — вторит ему сыщик, и я совершенно не понимаю, к чему этот диалог.
— Игорь, пойдем, — зову я, но он отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
— Да подожди ты, Лер. Дай с хорошим человеком поговорить.
Я закатываю глаза и отхожу в тень раскинувшей свои ветви рябины.
— Эх, так мало сейчас хороших людей, правда, Сема?
— Не то слово, дружище! — дядя Сема вытирает скупую мужскую слезу. — А у тебя на бутылку не будет? Я так, здоровье подправить.
— Лер, дай хорошему человеку на бутылку, — кивает мне Игорь.
— Хороший человек чуть не подох пару часов назад, — напоминаю я.
— Ну тебе жалко, что ли? — супится Гордеев.
Я психую и, порывшись в сумке, протягиваю сыщику завалявшуюся банкноту.
— Вот спасибо, Лерочка! — сияет страдалец, глядя на купюру в руке Игоря, как на сокровище.
— Тьфу, алкаш проклятый! — выражает свою точку зрения Антонина Петровна.
— Вот видишь, — Игорь хлопает дядю Сему по плечу. — Хорошая она у меня все-таки. Понимающая.
Мужик кивает, не сводя взгляда с денег.
— А много тут понимающих ходит? — вопрошает Гордеев. — Не-е-ет. Она одна у меня такая.
— Что?.. — не успеваю спросить я, как дядя Сема выдает:
— Еще один есть тут. Тоже хороший, понимающий.
— Понимающий? — сомневается сыщик.
— Я тут болел на днях, консервами отравился, — делится наш герой. — А он мне лекарство принес. И потом еще приходил.
— Тоже с лекарством? — я уже понимаю, к чему клонит Игорь.
— Да, — с готовностью кивает дядя Сема. — Говорю ж, понимающий.
Антонина Петровна бурчит себе под нос что-то по поводу отравлений консервами, но я ее не слушаю.
— И вчера приходил? — спрашиваю я.
— И вчера, — подтверждает сторож. — Прям перед закрытием.
— Какой молодец, — кивает Игорь. — А как выглядит, помнишь?
— Ну… — задумался дядя Сема. — Такой… Как ты.
— А как я?
— Ну… Молодой, глаз хитрый, как и у тебя, морда смазливая. Думал сначала, мажор какой-то, а он, ишь, понимающий оказался.
Я пытаюсь внять логике и не представлять на месте смазливого хитрого мажора Макса, но у меня не выходит. Есть еще… Но ему нет до меня дела. Он такого бы не провернул из-за меня. Я всем своим нутром чувствую, что это Макс принес отравленную водку, чтобы быть уверенным в том, что дядя Сема не помешает ему.
— А куда приходил понимающий? — поднявшись, спрашивает сыщик.
— Ко мне, — дядя Сема жадно хватает протянутые деньги.
— А до тебя, куда на кладбище приходил?
— А… Так это… Не знаю. Ходил возле ангелов вроде.
— Вы, случайно, этого понимающего не видели? — обращается Игорь к притихшей Антонине Петровне.
— Не видела я никого, — женщина явно недовольна тем, что мы так бесцеремонно прервали ее нравоучительную беседу. — И кем вы, молодой человек, Валерии Сергеевне приходитесь?
Я едва открыла рот, чтобы пояснить, что Игорь тут для того, чтобы помочь мне во всем разобраться, но не тут-то было.
— Лерке? — поднимает брови сыщик. — Так сплю с ней. Хахалем, стало быть, и прихожусь.
— Гордеев! — восклицаю я, пораженная неприкрытому хамству.
— Да ладно, Лер, — он обнимает меня за плечи и громко чмокает в висок. — Тут же все свои. Свои ведь? Или ты меня прятать собралась? Ну ладно, нам пора. Счастливо оставаться!
— До свиданья, — бросаю через плечо и интересуюсь у Гордеева: — Ты совсем больной?
