Пытаюсь сбросить его ладонь.
— Не дергайся, — цедит сквозь дебильную улыбку он. — Я-то как раз здоровый. А вот ты, похоже, не совсем. Всему городу собралась сообщить, что наняла меня?
— Ну… Можно было сказать, что ты мой коллега или друг, — все еще возмущена я.
— Хреновый ты психолог, Лерка, — лыбится Игорь и как только мы сворачиваем с главной аллеи, убирает руку с моего плеча. — Да будет тебе известно, нет на свете темы более запоминающейся, чем чужая постель. А значит, ничего больше они не запомнят и, соответственно, если вдруг вернется наш понимающий, не расскажут.
— Ты думаешь, он вернется?
— Кто знает, — пожимает плечами Гордеев.
Аллея ангелов — это отдельно отведенная зона на общем кладбище, которую используют для захоронения детей. Она отличается особой красотой и ухоженностью (если эти слова применимы к подобному месту), что вполне понятно — люди, пережившие такое горе, как потеря своего ребенка, остаются все теми же родителями, которые хотят для своих детей только лучшего. По понятным причинам, раньше я ни разу не была в этой части погоста. И, глядя на душераздирающие надгробные надписи и живые цветы в вазонах, понимаю, что лучше бы и дальше не бывала. Детская смерть страшнее любой другой, и, мне кажется, кощунством без особой причины бродить здесь. Сегодня у нас есть такая причина.
— Как думаешь, — спрашиваю я, — на что нам нужно обратить внимание?
— Понятия не имею, — откликается Игорь. — Но, думаю, если ты увидишь то, что нам нужно, ты это узнаешь.
— А вдруг он просто здесь гулял?
— Странное место для прогулок, ты не находишь?
— О, поверь мне, это не самое странное из того, что делают люди, — хмыкаю я, вспоминая некоторые истории своих клиентов.
Мы некоторое время молча бродим среди могил, вглядываясь в имена и фотографии на памятниках. Стараюсь максимально абстрагироваться от увиденного, чтобы не представлять себе недолгую жизнь каждого ангела и безутешных родителей.
Пряча руки в карманах белой кожанки, перехожу к очередному надгробию, когда что-то дергает за сигнальную ниточку где-то на периферии моего внимания. Останавливаюсь и пытаюсь уловить, что меня зацепило. Игорь видит, что я остановилась и верчу головой, и возвращается.
— Что? — спрашивает он.
— Не уверена…
Возвращаюсь к той могиле, от которой только что отошла, но это не то, что мне нужно. Смотрю немного дальше, на следующий ряд и вижу то, что искала.
Скромное надгробие без каких-то излишеств. Совсем как у взрослых. Только даты говорят о том, что там покоится ребенок. Я всматриваюсь в имя и думаю, насколько велика вероятность такого совпадения. В принципе, в таком большом городе, как этот, вполне может быть, но…
— Игорь, — зову я. — Я не совсем уверена, вдруг совпадение… Но взгляни на это.
— Волков Максим Николаевич, 19.01.1991–19.02.1991, — вслух читает Гордеев.
— Те же фамилия, имя и отчество и та же дата рождения, что и у… — я замолчала, не в силах произнести его имя.
— Подойдем ближе, — предлагает Игорь.
Я передвигаюсь словно на автопилоте. Вслед за Гордеевым подхожу к могиле. Цветы в вазоне совсем засохли, а лампадки залило мутью после дождей так, что они едва различимы на фоне серого камня. Остаюсь стоять за оградкой, нервно перебирая пальцами ремешок сумочки, пока Игорь заходит вовнутрь и осматривает предположительно второе место захоронения моего ночного кошмара.
— Смотри, — мужчина указывает на краешек сложенной бумаги, торчащий прямо из-под плиты. — Есть сухие салфетки? Или кулек какой-нибудь?
