– Как Париж?
– О-о, Париж! – Майор поднял руки, словно держал нечто восхитительное перед собой. – Какой город, какие женщины! Французы – культурная нация, они понимают, что проиграли войну и что надо уважать победителей.
Выпили за культурную нацию и за благословенный Париж.
– Что делает здесь этот русский? – удивился майор, увидев выходящего со свёрнутым ковром из соседней комнаты Бартева.
– Немец из России, – отмахнулся Кляйн, – готовлю свои кадры. После Советов будет ещё Индия.
– О-о! – понимающе посмотрел вслед Михаилу майор. – Да у тебя, Пауль, амбиции. А что? Наполеон был невелик ростом…
– «Благородный волк» тоже не богатырь, а велик!
– О да! Адольф – это символично! Выпьем за фюрера! Хайль!
Приятели были уже изрядно навеселе. А потом в домик к гауптману привели двух невольниц, одна из них, лет шестнадцати, была та самая беленькая малышка, которая понравилась Кляйну.
Это в двух словах сообщил Михаил Ивану. И вдруг добавил шёпотом:
– Уходите скорей! Меня гауптман заставляет докладывать ему обо всём, что творится в лагере.
– Ты ещё не сдал нас?
– Нет.
Очередной дождь превратил вытоптанное тысячами ног лагерное поле в земляное месиво. Спать пленные вынуждены были в грязи. Ещё после первого дождя многие простудились, кашляли и температурили, несколько человек получили воспаление лёгких и скончались, не получив необходимых лекарств. Теперь больных прибавилось, за ограждением лагеря, буквально в двадцати шагах, появилось кладбище, небольшие отдельные холмики земли первых покойников, как дань мирной жизни, отошли в прошлое. По приказу гауптмана пленные вырыли длинную глубокую траншею, в которую и сбрасывали очередной труп, слегка присыпали его землёй – вот и вся похоронная процедура.
Ход под землёй, как и посоветовал Путник, который и сам теперь принимал участие в подкопе, повернули вправо, высоту прохода убавили, чтобы не провалилась ненароком земля под ногами немцев, следующих по тропе на вышку и обратно. Ещё две ночи с большими предосторожностями пробивали нору, продвинулись за тропу, протоптанную часовыми, метров на семь, где начинался кустарник; можно было делать выход на поверхность. Но работа в лесу днём и ночные вахты так вымотали всех, что старший сержант, теперь к нему перешла роль руководителя вместо Ивана, сказал, что перед побегом надо немного отдохнуть, дня два-три. Нехотя согласились все, хотя боялись, как бы задержка не обошлась боком – в очередной раз в лагере заезжие немцы набрали группу пленных и увели.
Иван не мог заснуть, хотя был измучен не меньше остальных товарищей, которые храпели, несмотря на сырость и прохладу ночи. Он поднялся, подошёл к Путнику. Тот уже тоже спал, но чутко и мгновенно проснулся.
– Ты чего?
– Слушай, старшой, надо уходить сейчас. Мишка под каблуком у Шибздика, сказал мне, что тот заставляет его докладывать обо всём, что делается в лагере.
– Сдаст?!
– Ну, не сдаст, а проговориться может. Тот, сволочь, очень догадливый, вдруг заподозрит что и расколет Бартева. Мне кажется, что Миша жидковат: если нажмут, не выдержит.
– Когда сказал?
– На раздаче. Просил уходить скорее.
– Так. – Путник поднялся. – У меня была мысль сообщить как можно большему числу наших, что можно уйти. Но, похоже, нашёлся бы тот, кто предал бы. Ты прав. Потихоньку буди остальных, и по одному…
В подземный ход перебрались незамеченными. Иван остался сидеть на очке, чтобы отслеживать смену часовых на вышке. Старший сержант сделал лопаткой выход на поверхность примерно за полчаса. Но выждали некоторое время, пока прошла первая смена часовых. Вылезли поочерёдно за Путником, Иван замыкал шестёрку беглецов. С большими предосторожностями отползли от лагеря метров на полсотни и готовы были уже подняться и в нетерпении бежать подальше от места заключения, когда из-за облаков выкатилась почти полная луна и осветила все открытые места. Путник предупреждающе поднял кулак и пополз дальше, выбирая затенённые участки леса. Когда стало ясно, что удалось выбраться не замеченными часовыми, старший сержант поднялся, дождался, когда все сгрудятся возле него, сказал негромко:
