А тут я сама себе хозяйка. Живу хоть и просто, но со всем необходимым. Свет выключили – у меня генератор есть. Холодильник с морозилкой, мастерская со станком и сушилкой.
Печка для каймака у баб Луши, баня у Семёныча. С ними полная любовь и взаимопонимание. А ещё, помощь искренняя, самоотверженная. Вчера я перед бурей скакала, как ужаленная. Сегодня баба Луша мою живность управила.
Жизнь.
Чайник вскипел, и я посигналила фонариком в окна соседки. Через некоторое время она мигнула мне в ответ. Я поставила чайник на печку и засыпала травы в чайник, зная, что баба Луша мигнёт Семёнычу.
Было ещё сыро, но по-летнему тепло. Я вытащила на крыльцо столик. Вокруг него поставила плетёные кресла. Разложила в них одеялки, на которые мы в прошлом году с бабой Лушей шили чехлы для таких посиделок.
Потом я опустила и закрепила сетки вдоль перил. Моё широкое крыльцо, если по нему не ходить, превращалось в уютную веранду. Особенно когда зажигались фонарики, заряженные солнцем.
Баба Луша принесла собранные в курятнике яйца и процеженное козье молоко. Я посы́пала вынутые из хлебопечки булочки корицей и сахарной пудрой. Расставила тарелки.
Разлила чай в три чашечки и уселась спиной к двери в дом. Баба Луша заняла своё место по правую руку. Так она видела свой двор и была спокойна. Дед Василий обычно занимал место напротив, и мы его ждали.
– Ты завтра будешь Зорьку доить, глянь между рогами. Ободрала шкуру, а тут дождина, вот и загноилось. Я помазала вчера, но толку нету. Ты завтра тоже глянь. Если не пройдёт, так Витькиным самогоном отмою и повязку сгондоблю. Только, кажется, с рогами не только у Зорьки проблема.
Я не смотрела по сторонам. Старалась разжечь фитиль старой керосиновой лампы, от которой света было не так уж и много, а вот атмосфера становилась тёплой и сердечной.
– Нет, ты глянь, что он удумал, Варь! И куда вы собрались, господа хорошие? – Повышая голос, поинтересовалась баба Луша.
– А мы, это самое, в гости.
– Здравствуйте. – Эхом отозвался Черкасов.
Ещё до того, как я увидела пришедших, по спине прокатился холод неприятного предчувствия.
– А хто ж вас звал таким составом? – Не унималась соседка. Она сложила на груди руки, ощетинилась локтями.
– Ты, Луш, эт самое, не пыхти. Гости у нас. – Семёныч начал подниматься по ступенькам с деревянным стулом в руках. – Надо ж как-то принять гостя. А то ночью парня мотали по домам, утром выставили за порог. Надо исправляться. Я вот стул принёс для Ильи. Ты давай того, эт самое, прояви сердечность к жертве стихии.
– Кого жертве? Какой стихии? – Баба Луша начала подниматься на ноги. Она задела стол бедром, и тот дрогнул. Отозвался жалобным треньканьем чайных чашек. Мигнул огоньком упрямо не желавшего давать свет, фитиля.
– Раз-бу-ше-вавшейся! – Подняв указательный палец, торжественно ответил Семёныч.
Он снял кепку и пристроил стул со стороны ступеней. Ровно напротив меня.
– А хто ж вас звал сюда таких нарядных, а? Ты чегой-то Семёныч раздухарился на ровном месте? Не узнаю я тебя в новой кепке.
Не унималась баба Луша, уперевшись в край стола.
– Так потому, что она старая, Луша! – Семёныч уселся на своё место, кивая Илье на принесённый стул. – И, ты бы не позорилась перед гостем. И так выглядим не лучччим образом. Даже в сказках, эт самое, сначала накорми, напои, да спать уложи. И только потом, – он поднял вверх указательный палец, – допросы устраивай с пристрастием! Эт самое, позоримся зазря! Проходи, Илюша, располагайся.
