– Малышка, ну как же так? – по воздуху пронёсся тоненький голос и впился иголкой в распластавшуюся в нелепой позе рыжую.
– Малышка? Какая я вам малышка?! – гневные слова выплеснулись, как из закипевшей в кастрюльке воды.
Элиза попыталась оттолкнуться от земли и принять вертикальное положение, но по руке прошмыгнуло что-то пушисто-когтястое и она упала, больно ударившись щекой.
– Малышка, постой! – тот же тоненький голос полетел вслед юркому зверьку.
Рыжая оторвалась от земли, поморгала в надежде, что показалось: «Бельчонок? Мама-белка? Разговаривают?» Осознание обожгло, истерика сбила дыхание. Элиза принялась колотить ни в чём не повинную землю.
– Только не это… Я ведь не просила… Зачем она меня заколдовала?..
Чья-то рука дотронулась до плеча. Рыжая вздрогнула, но не подняла головы. Мало ли что ещё может привидеться.
– С вами всё хорошо?
Голос. Похожий на человеческий. Хотя беличья мать тоже говорила совсем не как зверёк. Мысли пролетели, как птичий крик. Элиза замерла, прислушалась и даже принюхалась, чего никогда в жизни не делала. Медленно повернулась. Вернее, развернулась, перекатившись с живота на спину и посмотрела на того, кто вырвал её из стенаний.
Молодой человек. В сером костюме для верховой езды. Волосы короткие, но, видимо, из-за ветра или быстрого бега зачесались назад. «Как корова лизнула», – вспомнила она Марси, смеющуюся над причёской старого пастуха. Но больше всего удивило, что Элиза видела ауру всадника. Как оболочку. Сверкающую разноцветными огоньками. Тёплыми. К ним хотелось прикоснуться, прижаться и напитаться исходящей энергией.
Рыжая чувствовала, как мышцы подрагивают, реагируя на внутренние перемены. Гнев убежал, как собачонка, поджав хвост, освобождая место другому, почти забытому чувству. Безграничное счастье, лёгкость, уверенность, разливались волной по телу. Улыбка, правда пока кривоватая, тронула губы, а в глазах огненных заплясали чертинки.
– Ох, вы простите меня, пожалуйста, – бормотал путник, осматривая беглым взглядом незнакомку. – Я не заметил… Вы выскочили, как испуганный зверёк, прямо под ноги моему коню. Хорошо, что он у меня сообразительный! Остановился мгновенно. Надеюсь, ваша милая улыбка говорит, что вы не держите на меня зла?
Элиза же просто смотрела. Слова не шли. Они все казались неуместными, неправильными. Взгляд скользил, изучая молодого человека. Переключаясь с ауры на фигуру, лицо и обратно.
Всадник приблизился к ней, желая понять дышит ли незнакомка, пощёлкал перед лицом, чтобы проверить, слышит ли она. И опешил от реакции. Элиза отскочила от него, как от страшного зверя.
– Что с вами? Я не обижу! Только хочу помочь… – глаза путника округлились, будто он и сам испугался.
Элиза поморгала, покрутила головой и, сморщив лоб, всмотрелась в лицо всадника, но видела рябь воды, всколыхнувшейся от брошенного камня. Такую же, как у ведьмы в недавнем сне. Беглянка зажмурилась, отгоняя пугающий образ. И медленно-медленно открыла глаза, часто моргая, представляя, как успокаивает, разглаживая руками, взволнованную воду. Ладонь сама потянулась к молодому человеку. Тот не шевелился, опасаясь спугнуть незнакомку, точно редкую птицу.
– Вы такой тёплый… – Элиза склонила голову, словно любопытная пташка, расслабилась и лицо её осветила улыбка.
Образ всадника всё больше прояснялся. Будто тени в подвале закончили рисовать его портрет. Голубые глаза, выгоревшие брови, еле заметные ресницы. И… этот полный заботы взгляд… Девичья рука прикоснулась к щеке, а сверху легла мужская ладонь. Мир замер. Деревья не шелестели, птицы не пели. Двух путников окутала тягучая тишина, как в доме ведьмы.
