– Ну почему? Почему ты меня не спросил? Не предупредил? – вопрошала рыжая, глядя в потолок комнаты при свете дня или отблесков луны по ночам.
Но ответом была всё та же грызущая нервы тишина. Не шёл сон, не приходили идеи, что же можно сделать, как вернуть то, что утеряно. Даже образ колдуньи не появлялся, как ни старалась высмотреть его Элиза. В облаках. В отблесках лунного блика на стенах или в стоящем в углу зеркале. Но и старушка от неё отвернулась. А пустоту заполнял страх, притягивающий тяжёлые воспоминания: крики толпы, избегание встреч с дочкой хозяев поместья, обвинение ведьмы во всех бедах, одиночество, ожидание подвоха от окружающих…
Ниткос тоже страдал. Ловил взгляд любимой, но та отворачивалась. Дарил цветы, но те сразу улетали в корзину. Он даже научился играть на банджо и спел песню на языке незнакомом. Упражнялся несколько дней вместе с гостившим в поместье путником седовласым. Но рыжая только закрыла плотнее окно, показав своё отношение.
Элоя и Марси. Хозяюшка в возрасте и молодая служанка. Их фигурки выглядели сгорбленными, словно на спинах лежал мешок острых камней. Они не смотрели в глаза Элизе, опасаясь, что та прочитает мысли и переживания, узнает кто надоумил Ниткоса заколотить дверь в злополучное подземелье. Источник бед по их мнению. Ведь именно после того, как рыжая, несмотря на уговоры подруги отправилась одной лунной ночью узнать, что же скрывается в заброшенной части дальнего коридора, начались изменения. В характере, поведении, шутках, создавших пугающий образ ведьмы.
Каждый участник молчаливой битвы понимал, что так долго продолжаться не может. Первым не выдержал Ниткос. Собрался с духом, поймал в коридоре Элизу за руку, развернул её к себе и прошептал, сглатывая спазм в горле:
– Я не буду больше мучить тебя. Прощай и прости меня, пожалуйста! Я не знал…, – прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, развернулся и поспешил быстрее уйти пока не передумал.
«О чём ты не знал?» – хотела прокричать Элиза, но вместо этого молча отправилась в комнату.
Той ночью ей приснился сон. Лесная колдунья прилетела как ветерок, долго кружилась, будто пытаясь преодолеть защиту. Чихнула, съёжилась и с хлопком превратилась в фигуру, ту самую, что в избушке угощала рыжую гостью блинами. Лицо старушки снова походило на расплывчатую рябь, с губ слетали отрывочные слова:
– Береги! Судьба…
Элиза крикнула ей:
– Постой! Объясни! Я ничего не понимаю!
Но видение растворилось от дуновения сквозняка и рыжая проснулась. Сморгнула пелену дремы. Огляделась. Комната встретила, уже ставшей привычной, оглушающей тишиной. Отбросив пуховое одеяло, Элиза подбежала к окну. Посмотрела на ночное небо, на отражение лунного света, растекающееся по двору. Но увидела не уставшую за день землю, а живую картину: следы копыт и образ коня, увозившего с глаз долой того единственного кто смог вернуть радость и веру в себя.
Элиза почувствовала тепло осознания, разливающееся по клеточкам тела, накинула дорожный плащ и выбежала на улицу.
– Поторопись! – подгонял голос колдуньи.
«Куда ты собралась? Ночь на дворе! А там лес! Что случится с тобой? Совсем не думаешь о матери!» – мысли надоедливой мошкарой окутали и пытались остановить рыжую беглянку.
– Да, пропадите вы все! – отмахнулась Элиза, накинула капюшон и ступила в лесную чащу, не придав значения, что охрана её не остановила, ворота приотворились стоило ей подойти.
