«Всё-таки несправедливая штука эта жизнь… Там, на мостике, матросы – рулевые, сигнальщики рядом с командиром и офицерами ведут корабль, – с грустью подумал он. – А мы в трюме, на самом дне корабля, в жутком – сыром, холодном и низком – помещении, напичканном смертоносным грузом»
Все, прислушиваясь к звукам из другого мира, так непохожего на эту преисподнюю, уставились на минёра, который сам, словно позабыв обо всём, впился взглядом в горящий сигнальный глазок на пульте «Каштана». Под глазком на шильдике ясно различались буквы «ГКП» – главный командный пост. Казалось бы, они забыли о сотне безмолвных железных истуканов, которые, лоснясь пушечной смазкой, следуют за ними неотступно. Душою они наверху, на мостике, летят навстречу кипящей балтийской волне. Но нет, ощущение этой железной крутой сотни ни на секунду не покидает их, она рядом, и все сто болванов тупо, а может быть, с железным ехидством прикидывают возможности своих партнёров.
Ильясов, наконец-то, вспомнив о погребе, затребовал доклад о готовности команды бомбового погреба к зарядке реактивных установок. Минёр доложил о готовности оборудования и людей. Доклад ничего в погребе не изменил, никто даже не пошевелился, хотя чувствовалось, что напряглись. Впрочем, Садовский покинул свой стрингер и, ухватившись за поручень трапа, перебрался ближе к минёру. Не прошло и минуты, как командир дал команду приготовиться к загрузке установки №2. Тут Пастику как током ударило. На удивление, он резво вылез из-за трапа и направился к ближайшему по правому борту ряду сигар. По ходу бросил Садовскому: – «Пошли».
Боцманёнок Вишнёвый и трюмный Галузов также выбрали себе ближайшую к подъёмнику жертву, но по левому борту.
– Ну-ка, держи её, – взял бразды в свои руки Пастика и начал отвинчивать верхний упор. «Но ведь команды для начала загрузки не было, – подумал Юрка и оглянулся на вторую пару. Вишнёвый проделывал то же самое. – Значит так надо».
И вдруг бомба, которую Садовский по указанию Пастики обхватил руками, ожила. Юрка сразу вспомнил из инструктажа минёра, что бомба весит ни много ни мало, а больше центнера, и высота её 183 сантиметра. «Так это же мой рост, – почему-то пронеслось у Юрки в голове, – но у меня всего-то семьдесят пять кило»
Бомба же, обретши свободу, дарованную Пастикой, как пьяная баба, пошла в сторону крена корабля, прямо на Юрку, мол, возьми меня – я твоя. Он же, испугавшись, что если не удержит, бомба рухнет и рванёт, присел чуть-чуть и упёрся. А ей того и надо! Эта киса с наглой доверчивостью всем своим тактико-техническим центнером с гаком бесцеремонно улеглась на далеко не богатырскую Юркину грудь. Он заскрипел зубами от натуги, но страх потерять контроль над этой дурацкой болванкой, начинённой под завязку взрывчаткой, придал ему силы. Он устоял, а крен корабля так кстати сменился на противоположный. Теперь Садовский уже не мог подставить себя под бомбу, но моторист Пастика, закончив возню с верхним упором, не дал ей завалиться в противоположную сторону. При этом он крякнул и что-то прохрипел по-молдавски, наверное, выругался. Роста он среднего, телосложения плотного, но не крепкого, и даже не по возрасту ранний животик предательски проглядывался под застиранной голландкой. Поэтому удержать бомбу ему, похоже, стоило также немалых усилий.
Так они и застыли в этаком динамическом равновесии: Садовский обнимал жирное тело бомбы слева, Пастика ухватился за неё справа, и вся неразлучная троица – Юрка, моторист и предмет их объятий – поднималась и опускалась в ритме килевой качки. Юрка повернул голову назад, боцманёнок Вишнёвый и трюмный Галузов находились в таком же незавидном положении, преданно обнимая бомбу с двух сторон. Картинка была комична тем, что они, будто бы старались отобрать бомбу друг у друга, и эта борьба нанайских мальчиков шла с переменным успехом в зависимости от крена корабля.
