– Ч-ч-что т-т-там?
– К-к-кто-т-т-то есть! – заикаясь, высказался Ключкин.
– Где?
– В-в-в моей к-к-квартире! – всё ещё находясь в состоянии испуга, ответил Вася. – Пойдём п-посмотрим, а, Коль! Вдруг там воры.
Николай Павлович не мог позволить себе выказать страх и показать трусость.
– Если струшу, Вася разнесёт по всему заводу, тогда хоть беги, сломя голову, оттуда, а мне до пенсии ещё два года, – пронеслась мысль в голове Гудзя. – Надо идти! Закрыл свою квартиру на ключ.
Вася мелкими шашками поднимался на свой этаж, следом, опираясь на перила подъездной лестницы, шёл Николай Павлович.
Остановились у двери Васиной квартиры. Прислушались, тихо.
– Открывай, – проговорил Гудзь.
– Так ключей у меня нет. Забыл. Может быть, твои подойдут?
Не подошли. Вася стал взламывать дверь. Через пять минут усиленной работы, деревянная дверь, жалобно пискнув, распахнулась в полную ширь.
Медленно перешагнули порог квартиры. Первым с топором в руке шёл Вася Ключкин, за ним, осторожно ступая на половицы, шёл Гудзь.
Посреди гостиной комнаты стоял Аркадий Павлович Воронцов, в его руках была швабра.
– Ты к-к-как здесь… того… оказался? – увидев Аркадия Павловича в странной позе, проговорил Ключкин.
– Так это… ночевал у тебя.
– Ночевал? – ещё больше удивился Вася. – А воры?
– Какие воры? – скривив от удивления губы и вжав в шею плечи, проговорил Воронцов.
– Здесь… которые… – выискивая воров на потолке и под ногами, справа и слева от себя, отрывисто проговорил Вася.
– Никого здесь не было. Один я здесь, – посмотрев направо и налево, ответил Аркадий Павлович.
– Никого? А сам-то ты как здесь оказался? – ворочая какую-то мысль в голове, спросил Воронцова Вася. – Как проник в мою квартиру? Может быть, ты и есть вор?!
– Ну, ты и падла, Ключка долбанная! – возмутился Воронцов. Что я у тебя украл? Ну! Что? Говори, давай!
– А вот! Курица и яйца, где? – распалялся Вася.
– Ах ты падла ты жирная! Нафиг мне твоя курица! Я чё больной сырую курицу есть?
– А мои яйца? – не унимался Ключкин.
– Нафиг мне твои яйца сдались, я и свои-то никогда не ем. Сам их смолотил, прям, со скорлупой, теперь виновных ищешь.
– А тогда чё пришёл. Я когда выходил, квартиру открытой оставил, возвертался – закрытая уже.
– Сам сказал, оставайся, ежели что. Вот я и остался, когда проснулся, посмотрел, а тебя нету. Ну, я это… воды попил, а потом слышу, кто-то стал дверь взламывать, ну, я это… туда, сюда, да, где там, спрятаться негде. Всё, подумал, щас меня грохнут, вот, – кивнув на швабру, – отбиваться взял, а тут и ты с Николаем Палычем. У меня, прям это, с души, как камень свалился. А ты… падла… сразу же вор на меня! Сам-то где был?
– Где был, там уже нету! Ты вот лучше скажи, зачем стерлядку мою стырил?
– Ну, ты, Ключкин, того. Совсем уже рехнулся. Я тебя чё, мозга за мозгу заехала? Ты своей молотилкой железной всю жратву смолотил, яйца, прям, с говном на скорлупе жрал и стерлядь с панцирем слопал. Зубищами своими, как жерновами работал, только хруст стоял, у меня аж волосы дыбом стояли, когда на тебя смотрел. У тебя взгляд был, как будто на голову мою нацелился, проглотить, значит, её после стерлядки.
– Ну, уж, прям, проглотить. Я чё тебе, людоед что ли, да и не вкусная она. Она у тебя воняет.
– Чё это вдруг завоняла? – Воронцов провёл ладонью по волосам, поднёс руку к носу, понюхал и сказал. – Вовсе и не воняет. И вообще, я не по настоящему сказал, так… к слову… фигу… фигу-орально, вот.
