В животе у Васи урчало. Подняв с пола брюки и рубашку, Вася облачился в них и пошёл на кухню.
Открыл холодильник. Он был пуст
– Курица! – воскликнул Вася. – Где курица? Она была здесь!
Засунул голову внутрь холодильника, открыл дверку морозильной камеры, выдвинул ящик для овощей. Пусто. Курицы не было. Вася медленно поворачивал голову к газовой плите. Протянул к ней руку, открыл крышку кастрюли, заглянул в неё, зачем-то понюхал и даже перевернул верх дном, посмотрел на закопчённый сажей алюминий этой кухонной посудины и, поставив её на плиту, слёзно проговорил:
– Гады! Гады! Паразиты! Всю уху слопали! – И вдруг резко вскрикнул. – Стерлядь! Где стерлядь?
Вася пытался вспомнить, что было накануне, понять, что произошло, куда бесследно исчезла курица, уха и стерлядь, но ничто не шло на ум.
– Яйца! – вдруг громко воскликнул Вася, вспомнив, что не увидел в холодильнике куриные яйца. – Гады! Вы сожрали мои яйца! Выхлебали уху и слопали стерлядь! Украли мою курицу! – негодовал Василий Ключкин. – Ну, я это так не оставлю. Вы у меня за всё заплатите. – С этими словами Василий устремился в прихожую, распахнул входную дверь и, выйдя на лестничную площадку, стал быстро спускать на нижний этаж.
Василий настойчиво долбил кнопку звонка даже когда дверь распахнулась, и в проёме её показался Николай Павлович Гудзь.
– Отдавай мою курицу! – взревел Вася.
Николай Павлович в испуге отшатнулся от разъярённого соседа и, часто моргая оплывшими от крепкой попойки глазами, воззрился на него.
– К-к-какую к-к-курицу, Вася? – заикаясь, проговорил Николай Павлович.
– Которую ты у меня украл!
Надвигаясь на соседа, Вася придавил его своим необъятным животом к стене, затем отодвинул в сторону, чтобы не мешал проникнуть в квартиру, и быстро прошёл на кухню. Николай Павлович последовал за ним.
Вася открыл дверку холодильника, осмотрел его содержимое, заглянул в кастрюли, исследовал духовой шкаф газовой плиты, вытряс содержимое мусорного ведра на пол. То, что он искал, а искал он курицу или хотя бы кости от неё, этого на кухне Николая Павловича не было.
– Сожрал, гад! И когда только успел кости выбросить? Мало того, что мою водку на халяву пил, ещё и курицу с моими яйцами слопал. Уху паразиты выхлебали.
– Уху-у-у? – поняв, с какой целью Ключкин валился в его квартиру, протяжно проговорил Николай Павлович. – Никакую уху ты нам не давал. Мы редиской закусывали, луком и консервами. Да ты же сам её всю съел. Перед собой тарелку поставил и хлебал из неё, а потом, прям, из кастрюли стал хлебать.
– А стерлядь где?
– Ты её, Вася, прям с панцирем съел. Тебе что… у тебя зубы железные, – держась за сердце, ответил Николай Павлович. – Ты бы, Вася, шёл домой. Что-то худо мне, растревожил ты меня шибко.
Тебя растревожишь. Знаю, как водочку-то хлещешь! Ладно… пусть я съел уху. А где курица? У меня ведро пустое… костей нету.
– Ты что, Вася!? Думаешь, что я её съел. Ты посмотри, – Николай Павлович ощерился, показывая гнилые зубы. – Моими зубами только манную кашу исть… а ты курица, курица. Сам её всю с костями съел, а сейчас ходишь и выпытываешь что, к чему. Не ел я твоей курицы… ни кусочка… она у тебя и недоваренная была. Ты её при нас на газ поставил, а как вода закипела, через десять минут вынул и стал есть. Меня, прям, чуть не выворотило.
Вася сел на табурет, он скрипнул, но не развалился.
У Николая Павловича вся кухонная мебель, как впрочем, и гостиная – раздвижной квадратный стол, облезлые стулья, диван, тумбочка под телевизор, этажерка с десятком книг, – в основном стихи, трёхногий журнальный столик и шкаф для посуды, были куплены в годы его молодости, и несли печать усталости.
