– Кирилл, ты меня слышал, о чём я сказал?
– О майоре немецком взятом в плен. Вот Пучков и радовался.
– Пучков-то может быть и радовался, только немцу тому не до радости сейчас. Визжит, как поросёнок недорезанный.
– Что так? – вникнув в слова Тимофея Кудрихина, спросил Сокуров. – Бьют сильно?
– Кто бы его бил… и кому это нужно, пленного бить?
– Что ж тогда визжит?
– Вот и визжит, что, мол, нечестно его взяли, – не в бою, а из избы вытащили. День рождения, – кричал, – праздновал, а вы честь не имеете. Ну, и тому подобное. Оторвали, видите ли, от праздничного стола, от коньяка и русской икры… вот сволочь… морда немецкая.
– Во-о-он оно что… – мотнув головой, протянул Кирилл, – не по нраву, видите ли, ему наше «гостеприимство». Что ж тогда войной пошёл на нас? Не спрашивали его?
– Может быть, спрашивали. Мне откуда знать. Только вот, что я думаю, Кирилл, гадкий народ эти немцы. С исстари на нашу землю нападают, деды и отцы наши их били, а им всё неймётся. Хитрость за хитростью выдумывают. Не понравилось ему, видите ли, что из-за стола его взяли… праздничного. А сами-то честно войну ведут… а? То-то же! Слышал, как казаков надысь побили?
– Так вроде в нашем полку нет казаков.
– В нашем-то нету, а в дивизии нашей есть.
– И как их… того… побили-то?
– Толком не знаю, но слышал, что шибко. Да тебе лучше об этом расскажет Николай Лошнов. У него брат родной – начальник штаба дивизии, – полковник Лошнов.
– Вон оно что… И молчал, никому ни слова, что брат полковник.
– А что ему выпячиваться? Полковник не он, и вообще у них в княжеском роду это не принято… Скромности ему не занимать, сам знаешь, каким он был в училище, всегда на помощь приходил, толково объяснял всё, что в военном деле нам не ясно было. Парень хоть куда! Ну, так как, идём?
– Пойдём, что не пойти. Проведаем. Дней пять уж как не встречались.
Прапорщика Ложного в избе, занимаемой офицерами 3-й роты, 3-го батальона, не было. Кудрихин и Сокуров нашли его среди солдат своего 3-го взвода. Николай вёл занятие по тактической подготовке. Он как раз рассказывал о встрече казаков соседнего полка с отрядом германской кавалерией.
Кивнув друг другу в знак приветствия, Кирилл и Тимофей присели рядом с Николаем и стали с интересом слушать его рассказ.
– …у немцев это самый дорогой род оружия, так как с лошадьми у них тяжело. Пушек, пулемётов, ружей, говорят их пленные, у них вдоволь имеется, и в любое время они могут ещё наготовить их сколько угодно.
Этого добра, – говорят они, – у нас, что у вас, у русских дров. А конные отряды не создашь так скоро и легко, как батареи, или как даже пехотные полки. Кавалерист не просто солдат. Это солдат, плюс лошадь. Обучить их, срастить – дело сложное и тяжёлое.
Поэтому немцы и берегут свою конницу. Вот мы с вами пехота и вроде бы, какой вам резон обучаться кавалерийскому делу. А резон есть и очень большой, но всё по-порядку. Слушайте внимательно и вы всё поймёте.
Вместо пехоты, – в спешенном строю, конницу в бой не посылают. За лихостью конных атак на батареи и пехоту противника также не гонятся. Они скорее даже конницу склонны прикрывать пехотою. По крайней мере, конные отряды у немцев почти никогда не ходят одни, без пехоты. Вначале войны, не зная ещё этой немецкой тактики, наши конные части иногда сильно платили за это незнание большой кровью. Встретят, бывало, немецкую конницу и лихо помчатся на неё. А та никогда не принимала боя в шашки, разве уж столкнутся нос с носом. Если же можно было уйти, немецкие конники поворачивали коней и рысью отходили. Наши за ними. Мчатся во всю, вот-вот настигнут, а драгуны, вместо того, чтобы обернуться и защищаться, неожиданно забирают круто вправо и влево, а перед нашими казаками вырастает пехота с пулемётами. Что получается, кто ответит?
