– А тут, Тимофей, особых знаний не надо. У нас солдат в массе своей грамоте не обучен, вот я и буду своему взводу зачитывать газеты… в них много о зверствах немцев. Взять хотя бы последний номер «Русских ведомостей», там об этом хорошо написано.
– Ну-ку, ну-ка, поведай, – заинтересовался Кудрихин. – У меня последнего номера нет.
– Так его ни у кого ещё нет… В штабе дивизии вчера был, вот и разжился… свежим номером. Сегодня своему взводу почитаю, завтра приходи, тебе передам.
– Завтра не могу, взвод в караул идёт… вот если бы сегодня…
– Дал бы я тебе её на сегодня, только и мой взвод завтра весь день занят, – с сочувствием другу, ответил Кирилл, и вдруг порывисто. – Мысль есть. Вот тут, – указав на приваленное к забору дерево, – давай присядем, прочитаешь газету и по памяти перескажешь своему взводу.
– Хорошая мысль! – откликнулся Тимофей.
Вечером этого дня прапорщики Сокуров и Кудрихин знакомили своих солдат со свежим номером газеты «Русские ведомости».
– Особоуполномоченный российского общества «Красного Креста» князь Куракин, – читал прапорщик Сокуров, – препроводил в главное управление «Красного Креста» бумагу следующего содержания:
«К многочисленным немецким зверствам можно добавить ещё одно, выходящее из ряда вон по своей бесцельной жестокости и бесчеловечности. В гродненском районе театра военных действий, при отступлении немцев и при нашем наступлении из деревни Новосёлок на фольварк (хутор, мыза, усадьба, обособленное поселение, принадлежащее одному владельцу, помещичье хозяйство), Рогожин, находящиеся за Новым Двором, у деревни Хильмоны несколько наших раненых попало в плен к немцам, которые были помещены в халупах, – в фольварке Рогожин. Халупа состояла из двух комнат. В одной, – лучшей и более просторной, – помещены были немецкие раненые и при них находился врач с санитаром, тогда как наши валялись в страшной тесноте, голодные, неперевязанные, без всякой помощи. Среди раненых находилось двое, знавших несколько слов по-немецки. На их просьбу сделать им перевязку врач-немец грубо и насмешливо заявил, что у них нет для русских перевязочного материала.
Не довольствуясь этим, немцы пошли дальше в жестокости: они поснимали с несчастных сапоги, отняли сахар, консервы, чай, табак. Некому было бы подать напиться воды, если бы не случайно попавший в плен здоровый наш солдат, взявший на себя роль санитара при наших раненых.
Вечером наши раненые, находившиеся в халупе, увидели, что раненых немцев эвакуируют, и на вопрос наших, когда же их отправят, получили грубый ответ: «Завтра». Наступило утро следующего дня, но они продолжали лежать всё в той же халупе, голодные, измученные, неперевязанные.
Ближе к полудню немцы стали уходить совсем из фольварка. На просьбу нашего здорового солдата оставить его со своими товарищами для оказания необходимой помощи, немцы грубо закричали на него и потащили с собою.
Через некоторое непродолжительное время раненые, продолжавшие лежать без помощи, услышали запах гари, который увеличивался всё больше и больше. Не было никакого сомнения в том, что халупа горит. К этому ужасу прибавился новый: тут же, в халупе раздались выстрелы. Некоторые из раненых с трудом доползли до окна и разбили его, но спастись через окно не было возможности, вследствие их слабости. Пламя с шумом ворвалось внутрь, и раненые стали задыхаться.
Забыв о боли, все, кто мог, подползли к дверям и, помогая своим товарищам, выбрались из этого, объятого пламенем, помещения. Спаслось человек 30; остальные тяжелораненые, которые не имели возможности двигаться, погибли в огне. Их было десять человек.
