ЛЯЛЯ
Мы уходили. Первая Ляля, как комсомолка, отличница и находящаяся в зависимости от тетя Тони, с которой она живет. Живут они в «офицерском доме» в начале Подколокольного переулка и история Лялиной жизни вкратце представляет собой следующее.
Мама умерла внезапно, и мамина сестра, одинокая Антонина, переехала в их квартиру и стала Лялю воспитывать.
А в 1941 году ее папа, подполковник, попал сразу в плен. Этого было достаточно, и внезапно Ляля и тетя Тоня оказались в одной комнате. Тете Тоне на все ее возражения и причитания отказали. Во-первых, благодари Бога, что вообще в квартире осталась. И второе – живи тихо «до выяснения».
Антонина была так напугана этими дядьками в фуражках с голубыми околышами, что согласилась сразу и навсегда. И Ляле все время повторяла: не вздумай! Молчи! Не возражай! Сразу – в пионеры! Сразу – в комсомол! И – тихо! Тихо. И чтобы вечером не позже десяти часов. И с мальчиками – ни-ни. Вот при таком воспитании Ляля выросла все-таки самостоятельной девушкой. Правда, в споры не вступала.
Да мы в это время и все в споры не вступали. Были так воспитаны мамами. Молчать и лишнего не говорить. То есть – не говорить ничего. Мы вот и не говорили. Только о Шекспире. Или футболе.
Но, тем не менее, дружба моя с Лялей продолжала развиваться. Несмотря на отсутствие «условий».
Я исправно провожал Лялю из Женькиной галдарейки – так все называли эту квартирку – и уже мы начали целоваться. Вроде перед подъездом. Правда, я видел, Ляля боится. И не задумывался. Верно, соседей. Да их все боятся. Мы во дворе соседей тоже боялись. Обязательно наши подвиги мамам становились известны. Но раз уж поцелуи пошли, то и Ляля инстинктивно, как и положено самке, начала подыскивать укромные местечки. Удобнее всего была церковь Петра и Павла, что на Кулишках. Там и сад заброшенный, и дички яблок на земле, и в кустах мраморные или гранитные надгробья. Вернее, они не на могилах, а просто свалены в разных местах. Верно, планировали их употребить на что-нибудь полезное для города. А получилось, как всегда. То есть, могилы разрушили, надгробья свалили в кучу да и забыли. До каких-то, вероятно, лучших времен.
Но место это было уютное и уже мы целовались упоенно. Даже строгая Ляля задыхалась.
А природа наступала. В смысле, шли холода. Церковь Петра и Павла нас не согревала. Да тут и какие-то занятия в школе. Домашние уроки, к которым Ляля обязательно должна готовиться. В общем, полный тупик, или как бы теперь сказали острословы из 1-го канала ТВ, полный трампец.
Но неожиданно поступило предложение. От Ляли.
– Знаешь что. Моя тетя Тоня в первую мену всегда работает (где, я до сих пор так и не узнал). Ты мог бы приходить днем. Мы бы уроки вместе делали.
Вот еще Крупская, мелькало у меня. Уроки, видите ли! И, конечно, с радостью согласился. Тем более, что с тетей Тоней был шапочно знаком. Как-то мы с Женькой забежали к Ляле за учебником. Тетя Тоня, сухая, с тощим пучком неопределенного цвета волос и колючими глазками, встретила нас неприветливо. Ворчливо выговорила Женьке, мол, все с ребятами шастаешь, когда за ум возьмесси. Ох, неправа была тетя Тоня. Как раз, по моим умственным размышлениям, и Женька, и Ляля – чуть медленнее, за ум браться начали.
Вот мы и одни. В комнате у Ляли. Большой, светлой и теплой. На маленьком столике полный порядок отличницы: карандаши, линейки, ластики, чернильница, ножницы. Даже баночка с клеем. А рядом – кушетка. Ляля вроде моих взглядов не замечала.
