– Храни мой клинок, в трудную минуту он спасет тебя. Заговорен
–ный он. Укажет на злого человека и предупредит о скрытой опасности.
– Буду беречь, – Ксеркс с готовностью целует кинжал еще раз и пристегивает подарок к широкому кожаному ремню – главному ат-
рибуту убранства мужского костюма.
Вместе с ножом и чашей кинжал или меч пристегивались к поясу. Затем скиф пылко припадает устами к руке царевны, усаживается рядом с ней на камень. Сенамотис снимает кредемнон*, и прекрасные волосы падают на ее плечи, высокую грудь, задевают и голову скифа.
Падают завязки белого плаща, раскрывая для лучей солнца и влюбленных глаз золотые подвески, украшенные альмандинами. Они переливаются розовыми и фиолетовыми оттенками и встраиваются в карусель из лепестков мака, так что Ксерксу теперь не рассмотреть: то ли это падают на землю красноватые камешки украшений, то ли на плечи царевны ложатся алые листки.
Гудящая музыка пчел пронизывает воздух, приобретает черты торжественности, юные скифы пьют ее духовный мед, далекие отголоски протяжной песни пастуха еще добавляют сласти их ощущениям. Каких только изумительных настоев целебных трав не разлито вокруг – чабрец, мята, шалфей, дикая петрушка! Они с радостью отдают себя в объятья этой степной идиллии – в сладость погружаются их головы, плечи, в ней тонут спина, ноги; жаль, что так не может быть, вечно! Ксеркс устремляет задумчивый взгляд в небесную синеву, затем смотрит вниз, где его хорошо слышит мудрый камень и прекрасно понимают, кивая чистыми головками, два вьюнка – белый и лиловый. – «Люблю!! Люблю»…
– А у меня новая сбруя для праздничных выходов, – тихо говорит Сенамотис, – а еще на днях отец подарил мне нового жеребеночка. Я сама умею его кормить!
– Покажешь?
– Обязательно!
– Знаешь что, Сенамотис, помчались к нашим скалам наперегонки.
– Поскакали! Я буду – первая!
– И я – первый!
Они едут, поочередно обгоняя друг друга, смеются, а им вслед летят и летят алые лепестки полевых цветов.
Влюбленные скалы, казалось, давно ждали юных скифов. У своего основания они бросили изумруд мягкой травы, взрастили пару ветвистых дубов, оживили землю веселым журчаньем ручья, спешащего среди желтых цветов.
– Как красиво! Пойдем к ручью, – требует царевна. – А все-таки, кто первый?
Внезапно она обрывает разговор, испугавшись их обоюдного понимания, что говорить они могут бесконечно долго, но вторгаются чужие сигналы. Встрепенулся и Ксеркс – вслед за ними по дороге в клубе пыли летит всадник на низкорослом кауром жеребце, за ним на отдалении мчатся еще скифские воины. Они скачут прямо к ним.
– Прощай Ксеркс! Это князь Дуланак торопится! – говорит царевна. – Видно, отец выслал за мной свою свиту.
– Чтоб он провалился этот Дуланак! – последний раз юный князь хочет коснуться ее руки, он не отводит взгляда от ее глаз, губ, которые складываются для прощального поцелуя.
– Я всегда думаю о тебе! – говорит он.
– Я всегда жду тебя! – отвечает она.
Проворно вскочив на лошадь, Сенамотис устремляется навстречу всадникам. Дуланак останавливает коня, раздувает свои обвисшие щеки, крутит длинные, загнутые кверху усы; смотрит на Ксеркса и грозит ему кулаком. Молодой князь не видит задиру, он вздыхает и смотрит на царевну, которую с сожалением провожают влюбленные скалы. Они сопровождают девушку вместе с взглядами молодого князя до тех пор, пока всадники не исчезают за поворотом.
