С.П.А.С. 107 - страница 19

Белый цвет был к лицу Сенамотис, светлой лебедью гордо предстала она перед знатным гостем.

– Да хранят боги юную Сенамотис, – страшно волнуясь, проговорил Гераклид, склоняясь в знак почтения, но, не спуская восхищенных глаз с шелковистых волос царевны.

– Процветай, добра твоему дому, – скупо ответила скифянка, не глядя на боспорита и наклонив голову, через миг подняла подбородок еще выше.

Чтобы смягчить впечатление от неприветливости царевны энарей спросил Гераклида ласковым голосом:

– Мы все желаем процветания Боспорскому царству! Я слышал, у тебя и Перисада появились новые скирианские жеребцы в ко-

конюшне. Права ли молва?

– Да, слухи у нас бегут впереди человека; это заморский подарок из Гераклеи Понтийской, но я не прочь отдать всех лучших жеребцов своих конюшен, и все, чем богат, ради случая видеть улыбку и глаза прекрасной Сенамотис.

– Да благословит тебя Зевс, ваши кони отменны, они превзошли все существующие ныне породы, – поспешил ответить Ахемен за родственницу. – А щедрость твоя подобна милости богов, – грузный энарей не отходил от гостя, доброжелательно улыбаясь.

На такое заявление царевна только плотнее стиснула руки, она понимала, что дядя льстит знатному боспориту. Их скифские кони хоть и малорослы, но весьма ретивы. Когда погоня выбивает из сил животных, и у греков их породистые лошади падают, малорослые лошаденки скифов оставляют врагов далеко позади.

Гераклид же продолжил воркующим голосом:

– Если бы ты, Ахемен, вместе с прекрасной Сенамотис согласились осчастливить меня своим присутствием в моем скромном доме, я бы ничего не пожалел для дорогих гостей. Клянусь нашим Зевсом и вашим Папаем! – а про себя подумал, – «Стань она моей женой, я бы мог показать ей полмира; из Пантикапея вдвоем мы бы отравились в Милет, Дидим и на Родос».

Будто прочитав его мысли, царевна сказала:

– Мне не скучно жить в родном доме, на земле, где покоятся останки моих предков. Смогу ли я дышать так же свободно и счастливо в чужом городе, как под сенью стен любимого Неаполиса? Не задохнусь ли я без родного воздуха? – ей уже дано было предвидеть, что грядущее готовит разлуку с родной землей и возлюбленным.

Гераклид растерянно возвел глаза на энарея, удивляясь такому смелому и разумному ответу девушки; он из кожи лез, чтобы понравиться Сенамотис: расправлял покатые плечи, без конца делал глубокие вдохи, втягивая свой плотный животик, перекатывался с пятки на носок. Боспорит в присутствии женщин стеснялся своего низкого роста.

– Никто не запретит тебе навещать родной город и отца. Такая преданность своей земле не может не вызывать восхищения, – обратился он к энарею, затем к царевне.

– Не только наши степи и горы удерживают меня, но и люди, – ответила она.

Гераклид дивился поведению и словам юной девы. – «Не занято ли ее юное сердце? Надо бы узнать, не стоит ли у меня на пути какой-нибудь юный скифский князек», – рассуждал он про себя.

– Ты привязана к своему отцу, это похвально, и говорит о твоем добром сердце, – произнес Гераклид с восхищением, и с вопросом в глазах он уставился на Ахемена.

Энарей сделал вид, что ничего не понял.

Мимоходом боспорит заглядывал в зеркало из отполированного металла, что висело в обрамлении раскидистых оленьих рогов, и поправлял прическу, только девушка поворачивалась к нему боком, а когда знатный боспорит отваживался на очередную речь, оказывалось, что она стоит к нему спиной. И Гераклид молчал, не решался; затем сделал загадочный знак энарею и отвел его в сторону. Он так умоляюще смотрел на энарея!