Читать онлайн Алена Фадеева - С Рождеством. Дэвиду, с любовью

Самая смелая роль – быть собой настоящей.

Посреди бесконечных дел и переживаний, теперь, когда я впервые ощутила в руках шелест страниц моей первой книги, мне так отчаянно захотелось праздника. Золотая осень торжественно подошла к своему концу, меня окутала тоска, а бесконечный северный дождь лишь усугубил это состояние. И тогда я нашла выход в том занятии, что вызывает во мне необычайный трепет. Взяла в руки тетрадь и начала записывать.

P.S. Этот роман является художественным произведением, все события и персонажи которого вымышлены. Любое сходство с реальными событиями индустрии кино, а также с действующими или работавшими в прошлом представителями кинематографа, случайно.

19 декабря 2004г.

Я зашла в ближайшую кофейню. Монет, которые я нашла в кармане, должно хватить на чашку какао среднего размера и булочку.

Лондон тонул в предрождественской суете. Украшенные гирляндами улицы, витрины магазинов, сверкающие праздничным убранством, и особое, ни с чем несравнимое настроение – всё это обычно заряжало энергией. Но сегодня я едва замечала праздничную атмосферу.

Театр Олдвич – настоящая легенда лондонской театральной сцены.Он всегда напоминал мне Гринготс1 – старый, с колоннами, он как будто хранил в себе отголоски того самого театра, в который я когда-то влюбилась и выбрала свою профессию. Родители не особо радовались моему выбору, они хотели, чтобы я выучилась на юриста. Но, в конце концов, смирились. А после того, как недавно я получила роль (свою первую!), мама наверняка будет гордиться мной.

Я – девятнадцатилетняя студентка Королевской академии драматического искусства, до сих пор не могла поверить своему счастью. Получить роль в «Площади Вашингтона»2 в Вест-Энде3 – настоящий подарок судьбы, о котором мечтали все мои однокурсники.

Я прибежала сюда прямо с занятий, спотыкаясь от волнения на каждой неровности. Надеюсь, мое недолгое отсутствие останется незамеченным. Сегодня у нас композиция, и я очень рискую, отправляясь сюда, а не на урок. Сердце мое колотилось в бешеном ритме, а в голове крутились обрывки текста, который я должна была безупречно знать к первой репетиции.

Внутри театр поражал своим величием даже в утренней тишине. Я на мгновение остановилась, впитывая запах старого дерева, пыли и чего-то неуловимо театрального.

– Наверх! – окликнула меня женщина с планшетом. – Прямо и налево, там уже собрались.

Я кивнула и, крепче сжав потрёпанную сумку с текстом пьесы, направилась к указанному месту. С каждым шагом внутреннее напряжение нарастало. «Я справлюсь, я справлюсь».

Репетиционный зал уже гудел от голосов. А в дверях стоял он… О боже. Высокий, красивый, крепкий. Дэвид Николс. Тот самый Дэвид Николс, чья звезда стремительно взошла на театральном небосклоне Лондона после главной роли в нашумевшей постановке «Бури». Двадцать семь лет, талант, признанный критиками, и внешность, от которой замирало сердце не только у театральных критиков, но и у всех женщин в радиусе километра. И я знаю, что в ближайший год мы будем видеться почти каждый день и его большие ладони будут лежать на моей талии. От этих мыслей мне трудно дышать.

– А, вот и наша Кэтрин, как я понимаю, – громко произнёс Дэвид, взглянув на меня.

Все взгляды обратились ко мне. Я почувствовала себя так, словно под ногами разверзлась пропасть. Особенно когда встретилась глазами с Дэвидом. В его взгляде читалось любопытство и что-то ещё – то ли лёгкое удивление, то ли интерес. Мы не встречались на прослушивании. Так вышло, что меня взяли в постановку в самый последний момент. А Дэвид был утвержден первым, в его кандидатуре никогда не было сомнений.

– Приятно познакомиться. Дэвид, – он протянул мне руку. Его голос оказался глубже, чем мне представлялось. – Наслышан о тебе. Говорят, ты произвела фурор на прослушивании. Элеанор? Его рукопожатие было крепким и тёплым. По руке пробежали мурашки.

– Да, и мне приятно, можно просто Эл, – тихо сказала я, и почувствовала, как щеки заливает румянец. Я никогда ему не признаюсь, что видела каждую его работу. Три раза ходила на «Бурю», дважды – на «Гамлета» в Национальном театре, не говоря уже о том сериале, что мы с девчонками смотрели в прошлом году на нашем маленьком телевизоре в комнате общежития.

Режиссер хлопнул в ладоши, привлекая внимание собравшихся, и возвращая меня в реальность:

– Итак, друзья мои, начнём с читки. Устраивайтесь поудобнее.

Нас посадили за стол в форме буквы «П», так чтобы все видели друг друга. Я, разумеется, оказалась напротив Дэвида, что совсем не помогало сосредоточенности. Я раскрыла свой экземпляр пьесы, испещрённый пометками, но слова расплывались перед глазами.

– Начнём с первого появления Морриса и Кэтрин, – объявил режиссер. – Дэвид, Элеанор, страница двадцать три.

Я лихорадочно перелистнула страницы. Дэвид, напротив, выглядел абсолютно спокойным. Он чуть наклонился вперёд, и когда начал читать, его голос наполнил всё пространство:

– «Мисс Слопер, позвольте представиться. Я Моррис Таунсенд, брат вашей очаровательной подруги».

Когда объявили перерыв, я почувствовала странную смесь облегчения и разочарования. Мне хотелось продолжать, оставаться в этом мире, где мы были Кэтрин и Моррисом.

– Ну что? Есть химия, по-твоему? – неожиданно спросил Дэвид, вдруг оказавшись рядом.

– Да, я думаю это то, что нам нужно, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Ты всегда так нервничаешь на первых репетициях?

– Да, но… это вообще моя первая репетиция. Школьные постановки не в счет.

– Ты шутишь? Тогда ты хорошо держишься, – лицо Дэвида озарила улыбка.

– Спасибо, – выдавила я. – Но не то, что ты в «Буре». Ты был потрясающим Просперо.

– О, благодарю, – в его глазах мелькнуло удивление. – Но ты, должно быть, перепутала. Я играл Фердинанда.

Жар стыда охватил меня с головы до ног.

– Конечно, Фердинанда. Извини, просто… нервничаю.

– Не стоит, – улыбнулся Дэвид, и в уголках его глаз появились тонкие морщинки. – Первый день всегда самый сложный. Потом станет легче. Знаешь, – неожиданно серьезно произнёс он, – я помню своё первое прослушивание. Я был примерно твоего возраста и так нервничал, что забыл половину монолога. Но режиссёр всё равно дал мне роль. Сказал, что увидел во мне что-то настоящее.

– И что это было? – спросила я.

– Уязвимость, – просто ответил Дэвид. – Способность быть искренним перед чужими людьми. Это самое сложное в нашей профессии и самое важное.

В этот момент я почувствовала, что все изменилось. Дэвид больше не казался мне недостижимой звездой. Он был коллегой, возможно, даже будущим другом.

После репетиции я вышла на улицу и, наконец, расслабившись, не смогла сдерживать улыбку. В моей голове звучал голос Дэвида, перед глазами стояло его лицо, а сердце… сердце билось в каком-то новом, неизведанном ритме.

Сидя у окна в кофейне я достала из сумки блокнот, вырвала из него белоснежный листик и ровными буквами вывела:

«С Рождеством. Дэвиду, с наилучшими пожеланиями!»

Завтра, тайком подложу ему рождественский пряник с запиской в карман пальто.

В этот день началась история, которую мне предстояло прожить за пределами сцены. История, в которой я еще не знала своей роли.

24 декабря 2005г.

Когда последние аккорды оркестра затихли в огромном зале, я почувствовала, как всё тело наполняется чем-то невесомым. Аплодисменты нарастали волной, заполняя каждый уголок пространства, словно перезвон колоколов. Я стояла на сцене, сжимая в руке искусственную розу и смотрела в зал, сквозь слепящий свет софитов.

– Поклон, – шепнул Дэвид, стоявший рядом, почти не разжимая губ.

Его рука легко коснулась моей поясницы – мимолётный жест, от которого по спине пробежала дрожь, совершенно не связанная с прохладой декабрьского вечера, проникавшей даже сквозь толстые театральные стены.

– Прости, забылась.

Все синхронно склонились перед публикой. Это был наш последний спектакль перед Рождеством – кульминация трехмесячного марафона ежевечерних представлений. Завтра театр закроется на праздничные каникулы, а сегодня зал был полон до отказа. Горожане, уже пропитанные предрождественским настроением, пришли насладиться классической постановкой перед тем, как погрузиться в семейные праздники.

Когда занавес наконец опустился в третий раз, я позволила себе выдохнуть. Обмениваясь объятиями с коллегами, я улыбалась так широко, что заболели щёки. Дэвид, поймал мой взгляд через плечо режиссера и подмигнул.

– Ты была великолепна сегодня, – сказал он, когда мы встретились уже за кулисами. – Особенно в сцене расставания.

– Спасибо, – краска залила мои щёки. – Ты тоже был… необычайно убедителен.

Мне хотелось сказать гораздо больше. Например, что каждый раз, когда он произносил слова любви, что-то внутри меня пульсировало, пусть это и были всего лишь реплики из пьесы. Или что его глаза в финальной сцене вызывали настоящие слёзы, а не актерскую имитацию. Но вместо этого я просто улыбнулась, приобняла его и поспешила к своей гримёрной, чувствуя спиной его взгляд.

В гримёрках царил праздничный беспорядок. Кто-то из технического персонала развесил гирлянды и небольшие рождественские украшения над зеркалами. В углу даже стояла крошечная искусственная ёлочка, украшенная дешёвыми игрушками из супермаркета.

Легкий грим, превращавший меня в юную аристократку начала века, теперь казался мне неуместно тяжелым и густым, скрывавшим мои истинные черты. Я потянулась за салфетками и кремом для снятия макияжа, когда в дверь постучали.

– Можно? – В проёме показалась голова Марты, костюмерши, с которой мы успели сдружиться за все это время.

– Конечно, заходи.

Марта, яркая блондинка с россыпью веснушек на носу, прошла в комнату, неся костюм на вешалке.

– Потрясающее представление! – воскликнула она, аккуратно вешая платье. – Я видела, как женщина в третьем ряду рыдала во время вашего последнего диалога.

– Правда? – Я не могла сдержать довольной улыбки. – Значит, мы справились.

– Более чем, – Марта опустилась на соседний стул. – И, кстати, не только старушки были тронуты твоей игрой. Я видела, как Дэвид смотрел на тебя после спектакля.

Я замерла с ватным диском у щеки.

– Он просто профессионал, – голос мой звучал беззаботно. – Мы хорошо сработались за этот сезон.

– Сработались? – Марта фыркнула. – Милая, между вами такой огонь, что удивительно, как декорации не загораются.

Я отвернулась к зеркалу, надеясь, что подруга не заметит, как моего смущения. Да, между нами действительно было особенное взаимопонимание на сцене. Но за её пределами? Дэвид всегда был приветлив, но никогда не переходил границы простой дружбы. Мы часто созванивались, пару раз виделись за пределами работы. Могли долго болтать между репетициями. И всё же…

– Знаешь, – я вытирала последние следы театральной косметики, – я думала написать ему небольшую записку. Рождественское поздравление и, возможно… намекнуть.

– На что? – Марта подалась вперёд с широко распахнутыми глазами.

– На то, что мне бы хотелось… – запнулась, подбирая слова, – ну ты понимаешь.

Я потянулась к своей сумочке и достала маленькую открытку с зимним пейзажем, которую купила ещё неделю назад, но всё не решалась подписать.

– Думаешь, это слишком? – я спросила неуверенно.

– Подруга, да ты втюрилась!

– Нет! – звонко парировала я.

Марта открыла рот, чтобы ответить, но тут дверь гримёрной снова распахнулась, и в комнату влетела Джессика, ещё одна актриса из труппы. Её глаза сияли, а щёки раскраснелись, словно она только что увидела нечто шокирующее.